Юношу разбудил шум, доносящийся из-за закрытой двери.

– Эй, поторапливайтесь, сегодня важный день, мы не можем оплошать перед его высокопреосвященеством, – доносился звонкий мужской голос.

– Жив, я жив, – прозвучало от исхудавшего тела. Юноша положил ладони на лицо, а затем начал поднимать их вверх, хватая волосы пальцами и тихо, надрывно смеялся, стараясь сдержать подступающие слёзы, что словно свинец налились в уголках глаз. Совершенно одинокий и беззащитный, он походил на раненого оленёнка, загнанного в угол.

Юноша попытался встать с кровати, но тут же рухнул на жесткий тюфяк, по-видимому, набитый соломой, и издал стон, полный боли. Тело пылало и совершенно не поддавалось контролю, паренёк чувствовал себя марионеткой в руках жестокого кукловода, весь организм сводило от напряжения, и временами, не выдерживая давления, тот непроизвольно вздрагивал, вызывая жгучую боль. Казалось, что вместо крови по сосудам и артериям текло раскаленное железо, в горле саднило, а по щекам стекали соленые кристаллы. Раздался стук в дверь, и в комнату вошёл Морис, держа в руках поднос с горячим супом и стаканом воды. Мужчина молча поставил платоподнос-синоним на стол, а затем развернулся к двери, закрыв её на замок изнутри.

– Твои глаза, ты… – Морис склонился над юношей. – Как тебя зовут?

– Габриэль.

– Габриэль значит, – мужчина озадачено потёр затылок, положил руки на колени, – ты видел Его, говорил с Господом? – глаза Мориса хищно блеснули.

– Я не понимаю. Я разговаривал с Господом, разве такое возможно? – в словах Габриэля читался страх за собственную жизнь, тоже самое случилось и тогда.

Да, несомненно, он чувствовал надвигающуюся словно бурю опасность. Его пытались похитить и продать в рабство из-за этих чёртовых, чудовищных глаз цвета расплавленного золота, его пытались убить. С самого детства он был затворником. Мать считала Габриэля дьявольским отродьем, нечистым ребёнком и заставляла носить чёрную повязку, чтобы никто и никогда не видел сияния его очей. Одинокий, брошенный, вынужденный влачить жалкое существование и носить на своих хрупких плечах титул калеки, Габриэль бежал. Бежал прочь от своей сумасшедшей создательницы, от порочного мира, от больных ублюдков, что преследовали свои корыстные цели. Он был чист и непорочен, как легенда, что пришла к нам из королевства восходящего солнца.

Однажды жил юноша, что поклялся любой ценой коснуться солнца. Его горделивые и наивные речи вызывали лишь смех окружающих, народ счёл его сумасшедшим.

– Солнца невозможно коснуться, дурак, – звонкий хохот звучал отовсюду.

Паренька ничуть не задевали насмешки, он жил лишь мечтой и верой, что грел внутри сердца. Покинув место разногласий и споров, отправился в путь. Три дня и три ночи, без еды и воды, без устали и остановок брёл тот на самую высокую гору в поисках солнца. Когда мальчишка взошёл на вершину, то над миром навис густой, непроглядный туман, обволакивающий и утаскивающий в свою глубину заблудшие души.

Оглядевшись по сторонам, он заметил, как слабый солнечный луч пробивался сквозь серую дымку и устало падал на белый цветок. По его жемчужным, пышущим жизнью лепесткам была рассыпана роса, отражающая золотое сияние. Проведя кончиками пальцев по благоухающей сесилии, бесстрашный путник внемлил:

– Я коснулся солнца.

Габриэль был тем самым цветком, не запятнанным ненавистью, завистью, гневом.

– Как ты оказался на улице в такой буран? – коротко спросил священник.

– Я бежал от разбойников и нашёл спасение в вашей церкви, – юноша опустил глаза. Морис лишь улыбнулся и похлопал Габриэля по плечу, указывая на еловый стол, призывая поесть ещё не остывший суп. Парень взял глиняную посуду в руки и принялся жадно поглощать теплую похлёбку. Касаясь рта, она разливалась жаром по горлу, согревая изнутри. Вкус её был пресен и скуден, однако для изглодавшего Габриэля это было живящей силой, точно дождь в период засухи.