Однако все эти донельзя искренне простодушные серые массы вовсе-то и не могли взять себе в толк, что уж в действительности существует совершенно и впрямь неотложная необходимость более чем долгожданного их освобождения от всех тех подлых вериг навеки проклятого прошлого.

Но их подтолкнули к пониманию этого силой воинственно демагогического убеждения…

Мир всего того нового бытия кое-кто до чего только смело решил строить на сломанных и раздробленных костях мира старого.

Причем борьба за новую жизнь более чем нелепо предстала именно в виде факела, сжигающего все былое в крематории безвестности и забвения, безо всякой связи с тем, было ли оно плохо или хорошо.

Главное было – освободить место для всего того, что никак не было запятнано тенью прошлых барских времен.

Да и вообще – это весьма странное устремление к свету неизменно вкривь и вкось шло дорогой возврата во времена древнейшего средневековья.

Ну, а это, в конечном итоге, и обернулось более чем полновесным возвращением к общественным ценностям весьма ведь старого иезуитского мракобесья.

Запутанность данного парадокса, собственно, и объясняется простой и общеизвестной народной поговоркой «За что боролись, на то и напоролись».

И это более чем обычная история всякой пальбы-борьбы, ведущейся насильственными методами внутри одного общественного организма.

Разумеется, что все это было бы явной и довольно-таки оскорбительной ложью, кабы в подобном ключе кому-либо и впрямь еще довелось сколь недальновидно коснуться даже и самым краешком своего нечестивого и рабского сознания всех уж тех на этом свете случаев какой-либо ярой борьбы.

А между тем есть вполне вот предостаточно случаев какого-либо индивидуального неподдельного геройства и самопожертвования во имя светлого грядущего, что, непременно, затем еще когда-нибудь явно наступит, скажем так, без засилья бесчинствующих австрийцев на землях благословенной солнечной Италии.

Борьба за свою любимую родину, если она, прежде всего, направлена против интервентов и их предателей, прислужников, – это всегда ведь именно что святая борьба.

Нечто совершенно иное – это та самая сколь и впрямь-то яростная битва во имя осуществления каких-либо абстрактных идеалов лучшей жизни всех людей сразу после до чего бескомпромиссно испепеляющего всякую несправедливость изничтожения буквально-то всего того, что сковывало народ веригами самой ужасающей несвободы, а также еще и подлого и мерзкого барства.

И главное, все это более чем безрассудно подлежало неистощимо яростной и обезличенно ожесточенной ликвидации, вместе со всем тем низменно уж еще его сопровождающим холуйством и до чего только неправо сытой праздностью.

Попросту крайне во всем безупречно же необходимо более чем полновесно отобразить всю ту, между тем, и другим сколь однозначно бескрылую, но зато нисколько не обезглавленную… и при этом полностью вот вполне так элементарно житейскую разницу.

Всякий воюющий за свободу своей родины – герой (если, конечно, он воюет против солдат).

Ну а террорист, убивающий неугодных ему господ – прежде всего, кровожадный фанатик.

И это именно так еще и потому, что вместе с господами он, нисколько себя этим вовсе же никак не стесняя, направо и налево убивает довольно немалое число людей из простого народа.

То есть он приносит на алтарь грядущего всеобщего счастья кое-кого именно из той самой когорты людей, каковые были ему и впрямь столь немыслимо дороги, что вот никак не терпелось ему буквально-то поскорее бы до чего радостно их освободить от всех тех застарелых прежних оков.

Уж чего тут поделаешь, ему все те никак нисколько не приемлющие суровую пролетарскую жестокость принципы буржуазной морали были всегда попросту исключительно побоку.