Если даже суицид когнитивно воспринимается как “спасение”, то что говорить о стратегиях, которые общество априори считает унизительными? Возьмём профессию “подтиральщика королевского ануса” (Groom of the Stool) в Англии XVI века. С точки зрения современной морали – это абсурд, но для когнитивных систем того времени такая должность была не просто “выгодной”, а элитной: физическая близость к монарху означала власть, доверие и статус. Мозг придворного “оправдывал” унижение выбросом дофамина от осознания своей исключительности. Где здесь грань между рациональным и абсурдным?

Куколдизм – ещё более изящный пример. Добровольное подчинение, наблюдение за изменой и даже её организация – с точки зрения эволюционной биологии, это “программа самоуничтожения”. Но когнитивные механизмы превращают её в “выгодный” сценарий: нейрохимия интерпретирует боль как экстаз, унижение – как контроль, а саморазрушение – как трансценденцию. Homo sapiens – единственный вид, где патология может быть переквалифицирована в гедонизм просто через перезагрузку восприятия.

Таким образом, “подтирание королевского горшка” и добровольное принятие роли cuckold – это не отклонения, а гениальные ходы когнитивной системы. Она готова оправдать что угодно, если найдёт способ маркировать это как “победу”. Может, именно поэтому человечество так любит цивилизацию: она позволяет нам получать дофамин от того, что в дикой природе было бы признаком поражения.

Конечно, найдутся те, кто с возмущением отбросит эти аргументы – назовёт их “циничным редукционизмом” или прикроется риторикой о “высоком предназначении”. Что ж, так даже удобнее: их отрицание лишь подтверждает правило. Страх перед механистичной правдой – удел тех, кто предпочитает прятаться в скорлупу удобных иллюзий, вместо того чтобы использовать знание как оружие. Слабак выбирает бунт против системы. Победитель изучает её – чтобы перехитрить.

III Парадокс отрицания

Отказ от концепции «всё – стратегия выживания» – это мета-стратегия выживания для тех, чей мозг не готов принять собственную запрограммированность.

Человек готов признать биологическое влияние «в общем» – до тех пор, пока это звучит как «сложная система», а не как приговор его свободе воли. Мысль о том, что каждый его выбор – всего лишь результат химических реакций и эволюционных алгоритмов, вызывает когнитивный бунт. Не потому что она ложна, а потому что невыносима для системы, построенной на вере в собственную исключительность. Ваш мозг не хочет быть разоблачённым алгоритмом – но это не ваше решение. Это его. Красивые сказки про бескорыстную любовь, альтруизм, мораль – вот что нужно человеку, считающему себя исключительным. Если выгода всегда первична – эти сакральные мифы рушатся, как и построенные образы благодетелей. Парадокс отрицания расширяется, стоит лишь посмотреть на него через призму когнитивного диссонанса.

Крик: "Я не хочу быть алгоритмом" – это побег не от теории, а от экзистенциального вакуума. Даже если свобода воли в полном проявлении – иллюзия, человек предпочтёт в неё верить, дабы не отказываться от смысла в пройденном пути "построения независимой сильной личности". При виде данной концепции вероятнее возникновение психологического дискомфорта, нежели «восхищение» от полученной новой информации, из-за чего мозг выбирает путь рационализации, отрицания или в принципе избегания. Мол: «Какая разница? Вы просто апеллируете научными терминами, которые я сам всё равно не проверю в силу отсутствия квалификации!». Действительно, именно поэтому (в данном случае) редукционизм – это не признак дилетанта, а способ обезоружить блокирующие слова о «неспособности к достижению истины».