Когда ферротрам совершил посадку на станции, Ао невольно отвернулся: мельтешившие на корпусе вагона рекламные ролики досаждали с паразитивным упорством. Раздался характерный звук открывавшихся дверей, и спешившие пассажиры внесли его в вагон.

Сразу после того, как ферротрам свернул за небоскреб, открылся чудесный вид. Солнечные лучи струились водопадами на шпилях и куполах богатых домов Центра, реки опоясывали город, словно аксессуары модных брендов, а небоскребы выстроились в шеренги, подобно стенам солдат, не то защищая прибежище горожан, не то держа их в неволе. Ао, как и остальные пассажиры, уделил внимание живописной картине, но ровно настолько, насколько она соответствовала его модели представлений о красоте. А представления у венерианцев были практически идентичные, навязанные нэйронетом.

Красота не обладала властью над Ао, кроме той, что часто выдают за природные инстинкты животного, не проникала в него трансцендентной мелодией, знакомой лишь сердцу. Он с презрением окинул взглядом пассажиров. Они казались унылыми, скучными, усталыми. Почти все сидели с пустыми глазами, уставившись в нэйросферы. Те же из них, кто был этой возможности по каким-то причинам сейчас лишен, за неуплату, например, смотрели в окна, бросая друг на друга незаметные робкие взгляды.

Ао посчитал: сейчас он едет продавать еще семнадцать граммов любви, и к вечеру у него уже будет восемнадцать тысяч пятьсот идий. За один день он заработает столько, сколько некоторые из них получают, вкалывая день и ночь. В ферротраме среди бедняков он уже чувствовал себя богатым.

Да, он нарушал закон, пошел против сложившихся в обществе устоев. Единственное, на чем держится порядок и мир, – страх наказания. Следовать Закону предписано Бессмертными, и таково было желание народа, за неимением собственной воли. Ао знал, что случается с теми, кто впал в немилость держателям власти: ему случалось наблюдать выходные казни. Но он не боялся. Он верил в свою правоту. Если бы эти крохотные, прятавшиеся в нэйронете люди чуть осмелели, если бы они уверовали в безнаказанность, они непременно поступали бы так же. Так называемое цивилизованное общество плевало бы на все законы и нормы морали со всех этажей грандиозных бизнес центров, только бы удовлетворить свои желания и потребности. В сущности, все они были просто трусами. А если его поймают, как же они будут рады! Его осудят в унисон.

С отвращением Айин повернулся к окну.

Если всего за один день ему удалось заработать столько денег, а дальше – он был уверен – будет только лучше, то скоро он купит гравикар и выбросит всех этих никчемных людей из своей жизни навсегда. Ему нужен более изысканный круг общества, где он вдоволь насладится богатством и превосходством над простаками. И лишь отсутствие этого богатства его отрезвляло и спускало на землю. Сознание того, что он не может сиюминутно заполучить все то, чего достоин, бесило. Нужно набраться терпения. Следующий его клиент обещал стать особенным.

12

Анита Гердская жила в большом особняке в Центральном районе Виены. Наконец-то стоящий клиент! Ао с некоторым беспокойством ощупал внутренний карман пиджака: любовь была на месте. Раньше ему уже доводилось несколько раз проходить мимо и любоваться просторной лужайкой перед высоким белым домом в несколько этажей с внушительными колоннами и статуями. Наверное, там живут какие-нибудь аристократы, всякий раз думал он. Поговаривали, что за домом у них есть фонтан, где плавают атласные лебеди.

Наркоторговец был слегка взволнован, когда снова увидел обрамленные золотом ворота. Ему захотелось посмотреться в зеркало, удостовериться, что он достаточно хорошо выглядит для общества по ту сторону изящных прутьев. У входа его остановил сторож. Ао сказал, что ему назначено и в доме его ждут. Сторож в элегантной парадной форме сообщил о прибытии гостя кому-то из жильцов по нэйронету. Пришелец не вызвал у него доверия, и он пропустил его с долей сожаления, будто впускать подобных людей ниже его достоинства. Айин постарался не придавать значения взгляду сторожа, который высказал ему все о его положении в обществе. В конце концов, это был всего лишь сторож, не более чем прирученная псина, как бы она ни пучила глаза. Он еще научит уважать себя сброд вроде него.