– Конечно, откуда вам знать! Значит, вы из того мира, где люди толкаются в воздушных жестяных банках. Я давно хотела на них покататься, но отец мне не разрешает. Он говорит, что мне там станет дурно: на богатых людей там смотрят как в зоопарке.

Она с удовольствием заметила, что ее непосредственность задела Ао, и потом добавила:

– Вот зануда, да?

– Я действительно не знаю, кто ваш отец, – повторил Айин, угадывая в своем невежестве выгоду быть ей интересным. Она, очевидно, привыкла, что все вокруг интересуются только ее отцом и относятся к ней через призму его значимости, – но, если вы хотите прокатиться на ферротраме, то я знаю прекрасный маршрут, откуда видна вся Виена. Внутри «летающей жестянки», может, и не очень комфортно, но вид из нее бывает восхитительный. Я знаю один роскошный маршрут и мог бы вам как-нибудь его показать. Впрочем, вас, наверное, не отпустят, – усмехнулся Ао.

Анита вспыхнула, но тут же совладала с эмоциями. Он вздумал ее дразнить? Так просто она не доставит ему удовольствие.

– Так что вы нашли в моем портрете? – вернулась она к началу разговора. – Вы выглядели чрезвычайно заинтересованным.

– Да, я действительно в нем кое-что нашел, – до этого момента Ао не отрывался от ее озорных глаз и только сейчас снова перевел взгляд на портрет. Он опасался, что его находка оскорбит аристократку, но портрет говорил обратное. Ему почудилось, будто теперь сразу две Аниты просят озвучить его мысли – живая и с картины. – Возникает впечатление, что ваш портрет пытается сдержаться от смеха над другими портретами и тем самым, мне кажется, даже выставляет их на посмешище.

На секунду все озорство покинуло ее. Ао заподозрил, что сейчас на него обрушится поток критики, но затем дух ребячества к ней снова вернулся, а вместе с ним и оценивающий взгляд сменился уважением.

– Вы меня раскусили. В этом и заключалась идея картины. И вы пока единственный из моих гостей, кто осмелился сказать об этом вслух. Обычно говорят что-то вроде, – и она стала перечислять, изображая голоса: «ах, какая она прелесть!», «вы точно цветок, Анита», «улыбка вам к лицу, Анита, улыбайтесь всегда, как на картине» и т. д.

– В награду за вашу честность, – продолжала она, – я скажу вам по секрету, что эту картину написал один из величайших художников – Эрон Эмегретте, и она стоит больше, чем все остальные картины в этой гостиной, вместе взятые. Но пока я жива, ценника на ней не будет. Эрон написал ее для меня в качестве подарка, а я позировала ему в качестве шутки. Превосходно получилось, правда?

– Правда, – согласился Ао. Он действительно так считал.

– Вы не знаете Эрона Эмегретте? – спросила Анита, заметив, что имя художника не произвело должного впечатления.

– Знаю, – сначала вздумал соврать Ао, но, пока быть правдивым оказывалось выгодно, он решил уточнить. – Вернее, я знаком с его работами, к сожалению, очень поверхностно, но я о нем много слышал. Хотя, если честно, я довольно далек от мира искусства.

– Для человека, далекого от мира искусства, вы достаточно к нему внимательны. А главное – вы способны быть в нем правдивым. Правдивость делает искусство настоящим, – сказала она так, словно кого-то цитировала. – Правдивость в искусстве – удел сильных людей, остальные занимаются притворством и потаканием.

Разговор об искусстве снова сделал ее серьезной и даже слегка взволнованной, как решил Ао, на пустом месте. Как часто Анита колется? Может, она была влюблена, когда позировала для портрета? Возможно, искусство для нее – средство любовной связи с этим художником, Эроном, и потому имеет особую значимость.