Аздар нашел нас в патио – мы сидели на скамье под деревом. Теперь этой скамьи нет – Камри сожгла ее. Аздар сообщил Шареем, чего он от нее хочет. Доктор был с ним. Шареем сидела не двигаясь, сцепив пальцы и положив руки на колени; на лице – маска спокойствия.

Она взглянула на Икхтшара своими глазами-изумрудами, и врач содрогнулся, будто от холода, хотя утро было достаточно теплым. Потом черед дрожать наступил и для Аздара. Пристально посмотрев на него холодными, как зимнее утро, глазами, она тихо произнесла:

– А меня вы спрашивать не собираетесь?

Аздар с заметным усилием высвободился из-под воздействия ее взгляда и мрачно кивнул. Врач опустил глаза и ничего не говорил.

Шареем поднялась. Несмотря на бремя второй жизни, которую она носила в себе, ее движения сохранили необыкновенную грацию. Глаза ее искрились, и невидимая энергия так плотно кружила вокруг нее, что мне тяжело было дышать.

– За твою жадность и за твою трусость… – сказала она Икхтшару, презрительно скривив губы. – Жадность, которая заставила тебя отказаться от столь глубоких убеждений… – Голос ее так вибрировал в утреннем воздухе, что было больно ушам. – За твое отступничество – прими мой подарок!

Она подняла руку, направив указательный палец на доктора, который не в силах был пошевельнуться. Яркое золотистое свечение, словно прозрачный воздушный мед, окутало ее руки. Презрительно усмехнувшись, она щелкнула пальцами: молниеносная дуга ударила в застывшее лицо Икхтшара, из горла его вырвался тонкий, жалобный вой. Но прежде, чем этот звук замер, врач рухнул лицом на траву и, словно хрупкое стекло, буквально разлетелся на сотни острых осколков.

Я отвернулся, не в силах вынести подобное зрелище.

Шареем теперь смотрела на Аздара.

– Итак, – тихим, холодным, как лед, голосом произнесла она, – ты собирался убить моего ребенка, чтобы продолжать пользоваться моим телом, – улыбка слетела с ее лица. – Я не просила у тебя этого ребенка. Но теперь он мой, и никто никогда не посмеет отнять у меня мое. Я – врихх. – Она гордо подняла голову: – Я принадлежу к народу врихх! И клянусь, что если ты даже случайно коснешься кончика моего пальца, то уже никогда не будешь мужчиной – ни с одной женщиной. – Она вскинула руку, указывая на окровавленные осколки у своих ног: – Нужно было с тобой сделать то же самое. Но ради ребенка – живи. Ребенка, которого ты хотел убить. Благослови ее, Аздар, она спасла тебе жизнь.

Она сложила ладони чашей, которая тут же начала наполняться янтарным светом. Свет исходил из ее пальцев и как дым растворялся в утреннем воздухе.

Презрительная улыбка вновь заиграла на ее губах, когда она подняла голову. Волосы ее зашевелились, словно начали жить своей собственной жизнью, словно горячий воздух в полдень. Она немного опустила руки и, наклонившись, стала глядеть в золотистый овал света. Губы ее двигались, медленно роняя слова в янтарное свечение.

Аздар попытался шевельнуться, когда Шареем отвела от него взгляд. Я видел, как ужас начал вырисовываться на его лице – по мере того, как он обнаруживал, что не в силах сдвинуться с места. Я посмотрел вокруг, старательно обводя взглядом куски мертвой окровавленной плоти.

Камри, стоявшая недалеко от Аздара, окаменела от страха. Постепенно, азири и прочие обитатели дома Аздара входили, один за другим, на непослушных ногах, спотыкаясь, в патио через все двери. Они тут же останавливались словно завороженные.

Шареем продолжала вглядываться в золотой свет, наполнявший чашу ее ладоней. Я пошевелил затекшими ногами. Шареем вскинула на меня глаза, и я задрожал от страха. Но она подмигнула мне, уголок ее рта чуть дрогнул – она улыбалась, но совсем не той, ужасной улыбкой, которая была на ее лице еще секунду назад.