Она отказывалась удовлетворить его желание, ссылаясь на слабость. Но постепенно жизнь и здоровье возвращались к ней – тело ее округлилось, волосы заблестели и заиграли живым огнем. Аздар перестал уступать ее просьбам. Он стал приходить к ней каждую ночь. Он жаждал ее, и эта жажда становилась с каждым мигом все сильнее и сильнее, и чем больше он утолял ее, тем больше ему вновь хотелось напиться.

Я помню, как она часами стояла на мосту, глядя в Раксидан. Если кто-нибудь пытался с ней заговорить, она ненавидящими глазами смотрела на него, потом снова устремляла взгляд на танцующую искрящуюся воду.

Шли месяцы, ребенок рос в ее чреве. Но Аздар все не мог насытиться, не мог оставить ее в покое: казалось, он ненавидит свое будущее дитя. Неумолимо быстро приближалось время, когда Шареем должна была уйти в танху, и тогда он больше не сможет приходить к ней.

Я наблюдал за ней, когда мог, любовался ею, но она, видимо, даже не подозревала о моем существовании. И вот однажды, когда она как обычно стояла на мосту…

В то раннее утро воздух был чист, прозрачен, прохладен… Когда случаются такие дни, кровь закипает, хочется что-то создать… Я сидел под старым хораном и, чтобы успокоить это кипение, играл на барбате, позволяя пальцам блуждать по струнам, как им хотелось. Она пришла ко мне на звук песни. Не говоря ни слова, опустилась рядом со мной на камень и заслушалась…

Я дрожал, я наслаждался ее присутствием. В мои пальцы вливался сладостный поток Славы.

Немного погодя она наклонилась ко мне и положила свою руку на мою, тем самым давая понять, что моим уставшим пальцам пора немного отдохнуть. Мы сидели рядом, слушая, как ветер шевелит листву деревьев и как журчит вода, протекающая у наших ног. Впервые я ощутил, как внутри Шареем распускается благостный цветок покоя и мира, как разрешается конфликт сплетенных в прихотливый узор чувств, круживших женщину в непрекращающемся вихре.

Мы сидели так довольно долго. Вдруг до нас донеслись голоса – кто-то шел по берегу реки. Она убрала свою руку, улыбнулась. Я помог ей подняться. Глубоким голосом, который у меня всегда ассоциировался с темным бархатом, она произнесла:

– Благословляю тебя, мой друг.

День катился за днем. Шареем часто приходила слушать, как я играю. Сперва она сидела молча, но мало-помалу мы разговорились, поначалу, разумеется, о пустяках: ничто так не способствует превращению незнакомых людей в друзей, как подобные беседы. Лето уже перевалило за середину и скользило вниз, к осени.

И вот наступил месяц чанг, пришло время Шареем уходить в танху. Однажды поздно вечером в Мари'фат пробрался Аздар. Я проснулся в нервном ознобе и, повинуясь интуиции, прокрался к комнате Икхтшара. Аздар то угрожал, то улещивал доктора. Наконец тот сдался и дал согласие – согласие на аборт.

Встретившись с Шареем на следующий день у реки, я ей все рассказал. Она подошла к берегу и уставилась в прозрачную зеленоватую воду. Я чувствовал себя ужасно беспомощным, руки мои безвольно повисли, а язык вдруг стал раза в два толще обычного.

Постояв немного, она повернулась, подошла ко мне и, с доброй улыбкой на губах, провела по моей щеке ладонью. Я чуть не упал в обморок от охвативших меня одновременно страха и радости.

– Не бойся меня, – сказала она тихо. – Ты мне необходим, мой юный друг. Мне так одиноко здесь… – Голос ее замер, глаза стали необыкновенно печальными.

Я растерялся – слова застряли в горле. Я неуклюже потянул к ней руки. Она чуть-чуть прикоснулась ко мне и отошла в сторону. Я смотрел на нее до тех пор, пока мой отупевший мозг не начал снова работать. Я бросился за ней.