– А откуда ты знаешь название почты? – изумляюсь я и, догадавшись, шепчу яростно: – Ты что-то отправлял нам, да? Хотел таким образом найти нас?

– Тебе сейчас нужно думать о другом, Кира, – помрачнев, отрезает Леха. – Подумай, как тебя мог вычислить Пирогов. Вот самая главная задача!

– А спросить ты у него не пробовал? – огрызаюсь я и, войдя во двор, замедляю шаг.

На моем законном месте снова стоит Мазда Нефертити. А она сама сидит под подъездом.

– Кажется, у нас гости, Леша, – вздыхаю я театрально. – Сейчас начнется представление.

– Нет, – мотает башкой Воскобойников. – Симона – девочка спокойная.

– Трусливая и истеричная дура, – морщусь я и уже хочу добавить, чтоб разбирался сам, когда Симона подскакивает с лавки и во всю прыть несется в нашу сторону.

На автомате я успеваю остановить ее, прежде чем эта идиотка врежется в больную руку Алексея. Шиплю раздраженно:

– Какого на людей прыгаешь, Нефертити?

– Лешенька, – театрально заламывает руки царица Египта, – мне передали, что ты женишься… На этой старой кошелке! Я не стала верить сплетням и приехала сама. Скажи мне, что это неправда, – в надежде смотрит на него Симона.

– Правда, – кивает Леха, как ни в чем не бывало продолжая продвигаться к подъезду. – Это моя любимая женщина, Симона. Боюсь, нам с тобой теперь не по пути…

– Но как же, – лопочет она непонимающе и бежит, словно собачка, следом. – Вы же только вчера познакомились… И то случайно…

– Мы давно знаем друг друга, – бросает на ходу Леха.

– С детского сада, – сварливо встреваю я в разговор.

– Да нет же, – отмахивается от меня Воскобойников. – Я ходил в «Василек», а ты – в «Солнышко».

– А потом «Василек» закрылся, и всех детей к нам перевели!

– А-а, точно, – кивает Леха. – В последний год перед школой…

– Лешенька, – пищит рядом Симона, о которой мы в одночасье забыли, – зачем тебе эта пожилая и неухоженная женщина? Я же лучше и красивее!

«Истинная правда, – хочется заорать мне. – Молодая девка, в самом соку. Сиськи, попа, все на месте. Она моложе меня и явно опытнее. И спортивное платьишко от Армани выигрывает сто очков вперед против моего серого офисного платья. Балетки, пусть и от Гуччи, не идут ни в какое сравнение с летними узорчатыми сапожками в тон платья. Как и сама старая ведьма Шакира Мансурова проигрывает Нефертити».

– Все кончено, Симона, – привычно бросает Воскобойников. И девочка разом поникает. Плечики опускаются вниз, а из груди вырывается всхлип.

– Ты еще пожалеешь, – шипит она ядовитой змеей.

«Тебе хоть официально дали отставку», – думаю я, бросая на девчонку жалостливый взгляд. И заходя в подъезд вслед за опытным сердцеедом, шепчу раздраженно:

– Мог бы как-то цивилизованно отказать. Объяснить ей, что наша помолвка временная.

– Обойдется, – фыркает Леха, поднимаясь по лестнице. – С такими людьми делиться секретами – себя не уважать…

– Тогда зачем связываешься? – огрызаюсь я. – Еще вон кольцо купил…

– Но его носишь ты, – отрезает он жестко и, поднявшись на площадку, с ужасом смотрит на входную дверь.

– Етить-колотить, – рычит он, а я рефреном повторяю привязавшееся «Твою мать!».

Все стены около квартиры и сама дверь расписаны фломастерами. И смысл наскальной живописи сводится к пяти словам «Лешенька, я тебя очень люблю!».

И если с двери удается сразу стереть весь этот ужас, то стены вообще не подлежат восстановлению. Только перекрашивать.

Войдя в квартиру, я стремительно несусь в кухню и, выпив стакан воды для успокоения, звоню своему прорабу.

– Виталя, – прошу слезно. – Мне нужно срочно перекрасить две малюсеньких стеночки. Пришли человека, пожалуйста!