Как уже отмечалось, все УК бывших союзных республик называют в числе ОИПД необходимую оборону и крайнюю необходимость. Однако нормативный материал об этих обстоятельствах, и прежде всего о необходимой обороне, в отдельных УК обладает существенным своеобразием. Так, указанная выше поливариантность в определении основания обороны сопровождается многообразием в описании ее объектов, в качестве которых, в сравнении с УК РФ, дополнительно (или отдельно) называются «жизнь и здоровье» (ст.  36 УК Азербайджанской Республики, ст.  34 УК Республики Беларусь), «права предприятия, учреждения или организации» (ст.  13 УК Эстонской Республики), «жилище, собственность, земельный участок» (ст.  32 УК Республики Казахстан, ст.  28 УК Литовской Республики – без указания на земельный участок). В ст.  28 УК Грузии при характеристике объектов необходимой обороны используется одна общая формулировка: «свои или чужие правовые блага». Имея в виду опыт российского законодателя в этом вопросе, следует отметить, что ни в одном УК не предусмотрена дифференциация режима обороны в зависимости от ценности охраняемого блага. Вместе с тем в ст.  36 УК Украины нашли свое отражение не менее принципиальные вопросы действия института необходимой обороны: об уголовно-правовом значении «сильного душевного волнения» для оценки правомерности обороны[53], а также о возможности «применения оружия или любых других средств либо предметов для защиты от нападения вооруженного лица или нападения группы лиц, а также для предотвращения (курсив наш. – С. П.) противоправного насильственного проникновения в жилище либо другое помещение». В последнем случае превышение пределов необходимой обороны исключается «независимо от тяжести вреда, причиненного посягающему». Тем самым украинский законодатель, во-первых, «привязывает» регламентацию необходимой обороны к более или менее типичной жизненной ситуации и, во-вторых, допускает использование средств защиты в автономном режиме, т. е. решает те вопросы, которые в российской правоприменительной практике до настоящего времени вызывают трудности.

При регламентации необходимой обороны в двух УК специально оговариваются правила уголовно-правовой оценки умышленной провокации посягательства с целью нанесения вреда (ст.  37 УК Республики Узбекистан, ст.  40 УК Республики Таджикистан), т. е. те правила, которые в отечественной практике хотя и применяются, но лишь на уровне толкования уголовного закона.

Что касается нормативного материала о крайней необходимости, то здесь обращают на себя внимание два момента: во-первых, то, как определяется форма выражения поведения лица в состоянии крайней необходимости, и, во-вторых, определение размера вреда, с которым тот или иной законодатель связывает превышение пределов данного состояния.

В большинстве случаев превышением пределов крайней необходимости считается причинение вреда более значительного (большего), чем вреда предотвращенного. На первый взгляд, это означает, что причинение вреда равного тому, который предотвращается, является правомерным, тем более что в большинстве зарубежных УК рассматриваемой группы освещение этого вопроса предваряется указанием на явное несоответствие причиненного вреда характеру и степени угрожавшей опасности и обстоятельствам, при которых эта опасность устранялась. Следовательно, причиненный вред, равный вреду предотвращенному, не может одновременно быть явно ему не соответствующим. Однако сделанный выше вывод сохраняет свое значение только в отношении тех УК, в которых используется указание именно на более значительный вред (УК Украины, Республик Узбекистан, Беларусь). В тех же случаях, когда в рассматриваемом вопросе используется формулировка менее значительного вреда, причиненный вред не может быть равным вреду предотвращенному. И такого рода ситуации уже подпадают под превышение пределов крайней необходимости (УК Эстонской, Литовской и Латвийской Республик).