– Да вы успокойтесь, Егор Тимофеевич, – врач перестает копаться в моих бумагах и наконец-то впервые смотрит на меня с каким-то новым интересом, – Антон Борисович ушел в отпуск за свой счет. Мне он передал вас как пациента соответствующего моему профилю. Зовут меня Аркадий Иванович. Я тут просмотрел ваше, – он указывает рукой на папку с документами, – досье. Удивительный случай, доложу я вам.

– А Иван Алексеевич заболел, – язвительно подхватываю я, – а у Ирины Станиславовны переквалификация и она мной заниматься не успевает. Вы что меня за кого принимаете? Думаете, я не понимаю ничего? Да я с детства по врачам хожу, я всех вас насквозь вижу и штучки ваши наизусть знаю. Не можете мне помочь так и скажите. Сейчас, слава Богу, не то время. Можно найти и другую клинику.

– И другую, и следующую клинику, – подхватывает мой энтузиазм Аркадий Иванович, – и в Германию уехать, и в Израиль улететь. Все возможно. Весь мир для вас. Путешествуйте, наслаждайтесь жизнью. А вы вот все лечитесь и лечитесь.

Я даже умолк. У меня просто слов нет. Это какая же наглость с его стороны так глумиться над больным человеком. Но я беру себя в руки. Надо поставить его на место, но без эмоций. Холодными точными фактами. А то хорошо, что я попался этому бездушному роботу. А кто-то другой с более слабыми нервами мог бы и расстроиться.

– Скажите, а вы, правда, врач? – стараюсь сдержать сарказм.

– Вам диплом показать или на слово поверите?

Он полностью копирует мою интонацию. Ну, что ж. Мы принимаем бой? Ну, держись, Айболит. Нашел ты своего Бармалея.

– И вполне себе так допускаете, что болезнь требует лечения?

– Прежде всего, болезнь нужно правильно диагностировать, и лишь потом приступать к ее лечению. Если во время приступа гастрита вы вдруг решите, что у вас астма и начнете ее лечить, никакой пользы от подобного лечения вы не увидите.

– А разрешите уточнить, каким это таким образом этот свой тезис вы относите ко мне?

– А самым прямым, – он открывает папку с моей историей болезни, переворачивает несколько страниц и удовлетворенно кивает головой, – вот. Как наиболее яркий пример. Вам три года назад аппендикс удалили. Так?

– Так, – мне этот врач начинает импонировать, – никто на моей памяти так глубоко в мою проблему не вникал.

– Я, Егор Тимофеевич, взял на себя труд и связался с клиникой, где вы оперировались. Мне показалось интересным то, что записал хирург в ваш анамнез, и я с ним разговаривал. Он очень хорошо вас запомнил. Да и не только он, оказывается. Вы там всю бригаду до колик довели.

– Это чем же я их там зацепил?

– Да никто их них не мог припомнить, чтобы раньше кто-то настаивал на операции при отсутствии явных показаний. Что это у вас за радость такая оперироваться по подозрению?

– Да у меня живот болел! Да если бы у вас так болел…

– Если бы у меня так болел живот, я бы точно сам себе диагнозы не ставил. Гланды вы тоже себе на всякий случай удалили?

– Ну, да. А что? В конце концов, это прогрессивно.… Послушайте, что вы мне все время указываете, что мне делать и что мне не делать? Сюда я обратился совершенно по другому поводу. Я, безусловно, ценю, что вы так глубоко изучили мое личное дело, но к данному случаю это никакого отношения не имеет.

– Еще как имеет, Егор Тимофеевич, все, что я узнал о вас, дает мне возможность с уверенностью говорить, что вы мой и только мой пациент.

– В смысле?

– Ну, ваше лечение это сугубо моя специализация.

– Подождите, – у меня мгновенно пересыхает во рту, – неужели… вы онколог?

У меня даже круги перед глазами поплыли. Вот ведь. Так и знал. Я предчувствовал. Но, надеюсь, все еще на ранней стадии и я успею…