– Холодно? – спрашивает, да с таким показным участием, что меня чуть не стошнило. Попробовал он меня за плечи обнять, а меня вдруг еще сильнее затрясло. Как в мороз. Он удивился: – Чего трясешься? – спрашивает. И так быстро по сторонам глазами скользнул.

– А ну, пойдем, – говорит, – согреемся сейчас оба.

Мне бы закричать или еще что-то предпринять. Я на него какими-то другими глазами посмотрела и до того он мне мерзким показался, что я даже застонала. Он услышал, приосанился, и совсем осмелел. Руками начал по телу шарить, шептать что-то на ухо, а у меня одна мысль: «Меня сейчас вырвет». Как в тумане я была. Плохо, что соображала. Он меня прямо на траву уложил рядом с тропинкой. Ничего не придумывал. Юбку задрал на живот, трусы так ловко стянул, хоть и помощи от меня не было ему. Я как кукла была. Делала все как в тумане. Не сопротивлялась. А что он говорил уже и не помню. Помню только боль и постоянное чувство тошноты.

Очнулась от холода. Артура рядом нет. Я кое-как оделась, траву и землю отряхнула и побрела куда шла. Домой не рискнула прийти, пошла к подруге в общежитие. Та меня увидела, ахнула и с расспросами. Может, в милицию, говорит? Я головой потрясла и говорю, что все нормально. Никакой милиции не надо. И спать. Артура с тех пор я больше не видела. Он из университета перевелся в другой город. Через три недели я поняла, что беременная. Еле успела до родов университет закончить. С мамой разговор был еще тот. Я ей такую историю слезную выдала, не зря же я столько лет книги до дыр зачитывала. С моих слов отец моего ребенка сразу после первой нашей ночи ушел в армию да там и сгинул при выполнении интернационального долга. А поскольку рос и воспитывался он в детском доме, то никаких родственников у него нет. Фотографию я выпросила у одной своей подруги из университета и предъявила ее маме вместе с кучей написанных собственноручно самой же себе писем.

А потом родилась Полина. А потом умерла мама. На работу мне устроиться нормальную не получилось. Маму с ребенком никто у себя в штате видеть не хотел. Удалось временно устроиться в школу неподалеку библиотекарем да там, и задержалась на долгие годы. По совместительству устроилась, и полы в школе мыть кое-как на жизнь нам хватает. Мужчины на меня заглядываются, на свидания зовут. А я не могу. Как представлю, что кто-то рядом идет и за руку меня держит, сразу тошнота. Одно меня беспокоит. То, что дочка моя так же как я в свое время в книги, сейчас в телефон с головой ушла. А это уже критично. И так дальше продолжаться не может.

– Ну, как мы сегодня себя чувствуем?

Доктор равнодушно просматривает пухлую пачку с моими многочисленными выписками и анализами. Снова у меня лечащий врач поменялся. Надо будет жалобу написать. Это, какое – то недоразумение жизненное. У меня такое ощущение, что ему вообще до лампады мое состояние. Дежурные вопросы задает и ждет, что я ему так же дежурно отвечать буду. Не дождется. Он просто меня впервые видит и не знает, что мне хорошо известны мои права. Вообще как-то странно. В этой поликлинике точно такая же текучка, как и предыдущей. И в той, что была прежде. И в той, что была до нее. Один врач меня берет, потом почему-то назначают мне другого лечащего врача, потом следующего. Что вообще происходит с нашей медициной? Почему никто не может помочь человеку встать на ноги? И они еще называются носителями благородной профессии. Клятву Гиппократа дают. А на деле полное бездушие и выкачивание денег.

– Сегодня, как и всегда, – неторопливо, как школьнику, начинаю объяснять свое состояние, – доктор, ты вы же читаете, у вас все перед глазами. Как вы думаете, как я вообще могу себя чувствовать с такими проблемами? И, кстати, куда снова подевался мой лечащий врач? Где Антон Борисович? Что за порядки у вас в клинике? Почему я должен каждый раз как школьник пересказывать все заново?