– Тебе чего? – неприветливо гляжу я на суженого.

– И тебе доброе утро, Эльвирочка, – муж идет к раковине, споласкивает грязную чашку и ставит ее под кофе машину.

– Ты одевайся и иди, а то опоздаешь, – это он сыну. Сын словно только и ждал этой команды, буквально исчезает с глаз долой.

– Ну что ты к нему снова прицепилась? – миролюбиво начинает заводить свою шарманку муженек, – учится, по улицам не слоняется без дела, вот занятие любимое нашел. Что ты от него хочешь постоянно?

– Я? – на минуту я даже задыхаюсь от гнева, – да если я его не буду уму разуму учить, из него ничего толкового не выйдет. Будет что-то вроде тебя. Ни два, ни полтора. Ты бы, кстати, вместо того, чтобы вмешиваться, поддержал бы меня. А то от тебя слова умного не дождешься. Так ты если своих мыслей не имеешь, слушай, что другие говорят. И поддерживай.

– Может, мне и поколачивать его начать? – муж явно насмехается и меня это заводит еще сильнее.

– Если для дела, то можно и начать, – огрызаюсь в ответ, – мой папа мог по делу и подзатыльник дать и ничего. Только выросла умнее.

– А счастливее стала?

А вот это уже интересно. Никогда раньше муж в своей философии миролюбия не заходил так далеко? Это что? Рожденный ползать решил хлопать крыльями? Бунт на корабле? Надо в зародыше эту заразу выжечь.

– Ты со мной о счастье решил поговорить? – говорю как можно спокойнее и безмятежнее, – про рай в шалаше? Или мне тебе счета за квартиру отдать? Чтоб ты понял, что с твоей нищенской зарплатой ты можешь мыться раз в неделю, свет включать на полчаса в день и жить на десяти квадратных метрах?

Муж морщится лицом, но молчит. Нечем крыть этому нищеброду.

– Ты мне про мир во всем мире? А что ты сделал для этого мира? Ну, может картину нарисовал, чтоб народ восхитить, или расписал собор какой-нибудь? Что ты вообще сделал для мира, чтоб меня учить жить?

– Я учу детей видеть прекрасное, – тихо отвечает муж, – они на моих уроках познают красоту и имеют дерзновение ее выразить через холст.

– Можно я это запишу? – я складываю руки, и делаю одухотворенное лицо. Делаю вид, что смахиваю слезу умиления и продолжаю.

– Про прекрасное будущее и про холст мне очень понравилось. Холст я тебе регулярно покупаю сама. На средства, заработанные с твоей точки зрения некорректно. И это не мешает тебе на нем писать свои пейзажи. Если хочешь знать…

Звонит телефон. Начальник. С утра? Что-то срочное.

– У меня звонок, – быстро говорю я мужу, – но мы с тобой еще не закончили, – и уже в трубку, – слушаю, Сергей Борисович!

– Эльвира Натановна, у нас проблемы.

– Слушаю еще внимательней.

– Как можно внимательней, пожалуйста. Я тут читаю запрос из прокуратуры как раз по вашему профилю. Фамилия Иванов вам что-то говорит?

– Да, дело в производстве, сегодня как раз…

– Сегодня как раз приезжайте в офис, возьмите у секретаря все необходимые бумаги и поезжайте, голубушка, в прокуратуру. Там очень много всего написано, на месте разберетесь. Угрозы, шантаж, запугивания, превышение полномочий, в общем, есть о чем поразмыслить и вам и мне. Да, юриста с собой захватите обязательно. Ну, а после обеда ко мне, пожалуйста. У нас расширенное заседание Правления, на нем мы все вас и послушаем. Очень много вопросов к вам накопилось, голубушка.

В трубке гудки, а в голове гул. То, что босс меня называл «голубушка» это очень нехороший знак. Это отвратительный признак. В его устах это самое жуткое ругательство.

– Мне надо ехать, позже договорим, – не глядя на мужа, бросаю я и быстрым шагом иду одеваться.

– Что-то случилось?

– Не твое дело, – отрезаю я, – иди и рисуй.