***

Хозяйка – странное создание. Нет, я понимаю, что я много раз об этом говорил. Но! Она постоянно где-то пропадает. Да и старшей почему-то нет. Я сижу один дома, и это не так уж и весело. Была бы Люська рядом, но кто меня спрашивает? От тоски даже развлекаться не хотелось. Попрыгал по столам, побегал за воображаемой добычей, ободрал обивку дивана… А дальше что? Спать разве что, чтобы потом проснуться и снова печально думать, что одиночество не такая уж и весёлая штука. И так не первый день.

Кто-то открывает входную дверь, и я спешу навстречу. А, это сестра Оли пришла домой. Я без особого интереса кидаю на неё свой изучающий взгляд, выражая полное разочарование. Она никогда со мной так не разговаривает, как Оля. Редко угощает. И никогда не гладит по моей великолепной шёрстке. Но постоянно гоняет, может даже ногу применить. Поэтому стоит ли удивляться моему прохладному отношению к данной особе?

За окном темнеет, и я мыкаюсь из комнаты в комнату. Мне даже спать надоело. Вот бы Галю хотя бы дома.

Просидев достаточно времени в комнате, я со скучающим видом иду на кухню. Да, хозяйка по-прежнему не пришла домой. Но и смотреть на её сестру не сильно интересно. Стенка в туалете и то занимательнее.

Ещё на пороге кузни мой чуткий нос уловил какой-то приятно манящий запах. Он мне не был знаком, хотя я много чего перепробовал за годик с лишний собственной жизни. Оно лежало на виду, и я всё сильнее терял покой. В желудке заурчало. Нет, не так. Заиграл целый оркестр. При приближении к источнику запаха моя голова начинает кружиться. Боже, да это что? Я запрыгиваю вверх и вижу непонятные шутки. Они напоминают палочки, только наполовину белые и наполовину цветные, простите не знаю название цвета. Мой нос приблизился вплотную к ним… Не знаю, как это случилось, но я очнулся уже с половиной оставшейся палочки. Что-то мне мешало полностью её схомячить. Но вкус действительно необычный и потрясающий! Я бросил первую палочку и принялся за вторую. За ней последовала третья. Она же последняя в списке моих гастрономических жертв. Больше я не хотел есть. Из-за какой-то помехи я не мог толком насладиться этими палочками, и с видом Александра Македонского покинул место преступления.

О, как раз заскрипела входная дверь. Я выхожу в тёмный коридор, но не двигаюсь дальше порога кухни. На этот раз это была хозяйка. Я взглянул на неё с видом обиженного, приговаривая: «Где тебя носило?» и был таков, скрывшись в комнате.

Спустя нескольких минут из кухни доносится вопль удивления. Сестра двуногой забегает туда, но я решаю, что не последую за ней. И так понятно, что отругают. Я  дурак что ли рисковать целостью и сохранностью своей попы? Но нет: из уже донёсся смех.

– Надо же, я положила это тебе, а кот подъел. Не знала, что он и такое любит.

– Я тоже не знала. Ну ладно, оставлю ему недоеденное.

И таки да, те остатки я позже уничтожил. На этот раз мне ничто не мешало их слопать: Оля сняла с них досадную прозрачную шелестящую помеху. А я-то думал, что получу смачный нагоняй. Таки жизнь прекрасна!

Жил-был в нашем доме один кот. Сказать, что он мало кому был по душе, всё равно, что слукавить, не моргнув глазом. Нет, он не был уродом. Обычный пухлый кот. Шуба белая с большими чёрными пятнами. Глаза – зелёные и наглые. Морда прямо-таки трещала от раздутого до небес самомнения. Нет, дело не во внешности, и даже не в выражении морды. Коты и не должны быть забитыми рохлями.

Самый главный его недостаток заключался в том, что он проявлял поистине непростительное неуважение к вещам, оставленных даже на секунду без присмотра. Я не раз и не два видел на балконе, как он денно и нощно метит деревья. Да если бы он ограничивался ими, так нет же! Он кидал на меня победоносный взгляд. Хотя я толком не мог понять, что он хотел этим сказать. Мне вообще было абсолютно на него по барабану, и поэтому пожимал плечами (воображаемыми, конечно), а он всё не мог до этого додуматься. Раз за разом он продолжал свой никому не нужный спектакль. Так бы всё оставалось на уровне «шапочного» общения, от которых мне не было ни холодно ни жарко. Видимо, он так не и смог смириться. Ему требовалось нечто большее.