Узел форменного галстука съехал под воротник, Старшинов, нащупывая непослушную застежку, расстегнул и верхнюю пуговицу рубашки. Чайник на плите отразил непомерно раздутую серую фигуру в фуражке с малиновым околышем. На соседней конфорке – синяя кружка с надписью Анастасия, и помельче: «Имя Анастасия означает „воскресшая“. Корни его уходят в древнюю Грецию…» «Может быть, чаю, товарищ капитан?» Теперь он вспомнил – Анастасия Павловна Моро, девочка с голубыми волосами, воскресшая… Посуды в кухне больше нет. Никаких кастрюль, тарелок, сушилки с ершиком, подставки с ножами, ровного ряда поварешек – ничего. Действительно – зачем? При такой-то диете…

Нет, к черту все это!

Старшинов побрел по коридору, кляня свое «ментовское» нутро. Он хотел пройти к выходу, на воздух, но ноги понесли в спальню, в сухой полумрак. Душно, душно-то как… Фактики в беспорядке валятся на полки. В доме нет часов, никаких: «ходиков» на стене, наручных, небрежно брошенных на тумбочку, словно времени здесь тоже нет. Нет книг, альбомов, фотографий… У его бабушки, например, была одна единственная рамка со свадебным портретом, но за стеклом по краям разместилось еще несколько фотографий: фронтовая дедовская; отец Старшинова с братом и маленькой сестрой, в майке и коротких штанах с одной помочью; сама бабушка в ситцевом платье с толстой косой уложенной короной вокруг головы. Фотографий немного, но они были… Может, все в этом шкафу?

Полированные двери с готовностью распахнулись. Черный фрак обвис длинными фалдами, белая сорочка поникла на деревянных плечиках, галстук-бабочка гигантской серой молью прилепился над карманом. Кружевной комбидресс тончайшего шелка светился в полумраке и, кажется, парил там невесомый как пух. Внизу привалился к стенке пухлый пакет с тюбиками помады, пудреницами, флакончиками духов, тюбиками кремов и прочей парфюмерией, наваленной в пакет, как картошка в мешок. Сладкий дух, волнами поднимался вверх вместе с потревоженными пылинками…

Люто захотелось водки, много.

Чушь какая-то! У бабки и трусов запасных не было?!! Одежды?!! Где все бумажки, тонкие брошюрки или старинные детские книжки из серии «библиотека дошкольника», в которых старушки так любят хранить свои сбережения? Где документы и фотографии бережно завернутые в пожелтевшие газетные листы передовиц «Правды» или «Известий», почетные грамоты за многолетний и добросовестный труд?… Где фибровый чемодан с вещами, пропахшими нафталином, и белой панамой, выгоревшей на сочинском солнце летом 66-го,… пачки писем, перевязанных красной тесьмой или лентой? Где время, прожитое этой женщиной?… Спрессованное в фотоальбомах, заключенное в шляпке довоенного фасона, завитое в колечки каракуля шубы, побитой молью до дыр… Где хоть что-нибудь, что определяло бы ее как человека, кроме свалки разнообразных вещей, что наводит на мысли о клептомании. Не квартира, а сорочье гнездо. Можно только представить, что у нее в кладовке…

Участковый коснулся старинного выключателя с наростом рычажка, похожего на древесный гриб. Кладовка заперта! Узкая щель замочной скважины смотрела с холодной издевкой. Кровь в голове шумела и с оттягом била в виски. Сквозь шум и грохот Старшинов услышал бесплотный монотонный голос: «…опоясывающая татуировка синего цвета на талии в виде пояса, выполненная в стиле псевдовосточного орнамента…» Ориентировка. Старая. Старшинов потер лоб: «Почему вспомнилось? Там женщина пропала.»

Торшер!

В висках заломило так, что всё поплыло перед глазами. Факты и фактики в голове посыпались со своих полок в беспорядке. Мысли заметались. Рисунок на абажуре. Бледно-синий орнамент на серой, пергаментной… коже?! Он так и не прикоснулся к нему, а ведь хотел… Нет, чепуха какая-то! Если даже предположить… Мрачноватый трофей… Трофей?!! Участковый сглотнул, припоминая несуразный подбор предметов в квартире. Шум в голове вдруг распался разноголосицей. Тонко кричал пеньюар в шкафу. Хрипел фрак. Косметика в пакете шевелилась, как комья сырой земли. Шаркали «кроличьи» тапочки. Кто-то стонал и всхлипывал. Коротко, как от удара, «мекнул» плюшевый мишка. Тихонько щёлкнуло…