Девять Пепельных Сердец Оле Вэйль

Столпы мира стоят на проросших в памяти историях. Вдоль них струятся тонкие мысли, подобные лёгким рекам, что питают собой океаны. Они волнами своими встречают скалистые берега и разбиваются, чтобы слиться с гонимой ветром пылью, а после оседают на поверхности, погребая под собой прошлое.

Так одно оставляет своё одиночество, в попытке заполнить и захватить безграничное, жертвует тем самым собой и полностью теряется, дабы вернуться к источнику вновь.

Один видел это однажды на стыке невидимых граней, где начало с дрожью смотрело из-за вуали минувшего, а конец был таким же скрытым и казался вне пределов.

Именно там эхо мягко шептало сквозь лазурную мглу в томном спокойствии недвижимых залов, убаюкивая сотканные из холодного камня и невесомых линий стены. Острый слух мог бы отследить этот шёпот до шагов быстрой тени, которая и тревожила древнюю бархатную тишину.

В том моменте не было памяти и, помимо многих других вещей, тень не помнила своего имени. Она лишь старалась изо всех сил не отставать от одного искателя, который отбрасывал её, пребывая в безудержном поиске неизвестно чего. Спешку его шагов питала устремлённость сродни тому, что можно было бы назвать храбростью. Или всё же это была глупость? Желание, нужда, загадка? Искателю, как и его тени, не удавалось точно определить, что именно это было, но он был здесь, а значит, где-то неподалёку пряталась причина.

Вдалеке на теневом пути мерцал танец белого пламени. Истории подарили ему начало, и теперь оно безвозмездно отдавало незапятнанный свет. Тень же не желала приближаться к нему и тянулась в обратном направлении, страшась ясности и той непостижимой чистоты, что умоляла принять и оставить на себе всё, что её коснётся. Тем не менее тень не осмеливалась отставать от своего искателя, и по мере его продвижения темнота вокруг начала преображаться. С каждым новым шагом вековой налёт из пыли и мхов на стенах осыпался, световые отблески становились чётче, а секреты архитектуры закручивались спиралью и расцветали.

Глупость! Без всяких сомнений, это была глупость. Как ловко она (в дружеских объятиях с неизвестностью) направляла лёгкие шаги искателя через обволакивающий сумрак, и не похоже было, что он этому сильно противился. Все ранние переживания и наблюдения научили его тому, что каждый поначалу глупец. Но вот останется ли он глупцом? Возможно, именно в этом заключался настоящий вопрос. Без ложных загадок, без тайных иллюзий…

Окружающие стены в своих камнях запечатлели броские узоры прекрасных металлов, каждый из которых рассказывал историю событий, давно потерявшихся в забвении. Они мелькали, ускользая из виду, а внимание искателя было слишком медленным, чтобы зацепиться за них. Символы проносились мимо него и превращались в расплывчатые мазки, напоминающие вихрь красок под кистью художника. Образы былых дней оставались за ним в отзвуках шагов и переплетались с исчезающими вычурными представлениями.

В том густом, как воск, мгновении возник ещё один вопрос, но на этот раз ближе к истине: почему так сильно хочется пить? Горло искателя сжалось в жажде, и что-то сверкнуло в груди. Он знал, что спасение близко. Да, подходящее средство томилось в блеске круглой формы, но внутри пусто – ни глотка, ни капли. Откуда только взялся каприз этих чёрствых оков, требующих избавления…

Не важно. Искатель не останавливался – остановиться было никак нельзя. Как призрак проявился другой вопрос: а останется ли он вообще? Далёкие всплески воды послышались в ответ. Несмотря на все эти безответные вопросы, он всё же был здесь: рискнув, переступив порог, парящим бегом он покорял раскрытую перед ним неизвестность. Двигаясь дальше, он видел, как зал начал терять целостность. Покрытые мхом плиты под ногами становились мягкими, уходили и изгибались, как будто он шёл по зыбучим пескам. Следом за ними проседали старые камни стен и мельчали, проваливаясь вниз под действием неведомой силы. Изображения таяли и разъедались от исходящего вдалеке сияния, которое манило искателя своей чистотой с каждым им пройденным шагом, а где-то позади послышалось верещание, похожее на птичье. Что-то ускользало от него, но что? Он не мог вспомнить и не знал, что такое вспоминать.

Колонны кривились, как тающие свечи, и преграждали путь, но оставались за невидимыми пределами взгляда искателя. Тень за ним росла, приближаясь к свечению, и не замедлялась перед падающими обломками, пока целая часть стены не обвалилась, разбросав свои неслышные штрихи на единственном видном пути. Нечто неожиданно затмило тот далёкий свет, и шаги тени растворились в тишине.

Без ориентиров и звуков стало пусто. Беспокойный искатель сделал шаг вслепую, и тот невидимый, пустой шаг означал для него весь мир. За одним последовал второй, затем третий, и эхо поспешило заполнить пустоту. Тьма начала двигаться и принимать причудливые формы. В них проявилась работа забытых каменщиков, высеченная из даров земли. Эхо подсказывало, куда идти, бережно касаясь этих усталых старых стен, напоминая им об их существовании и предназначении, которое очерчивало единственный путь искателя.

Когда манящий свет вспыхнул вновь, в самом конце зала проявился трепещущий силуэт, от которого искатель попятился и замер за одной из глыб упавшей колонны. Смиренное лазурное пламя очерчивало беспокойную фигуру, которая постоянно держалась к нему спиной: она была тонкой и элегантной, в длинном неровном платье, которое своими лоскутами напоминало грубо высеченную из камня имитацию шёлка. Она была не одна и властно говорила незнакомыми словами перед огнём, но тьма скрыла её компанию. Шорохи утихли вместе со словами, когда она остановилась, а чем больше искатель пытался её рассмотреть, тем ближе фигура становилась, пока она не повернула покрытую капюшоном голову. Лица у неё не было – только белая кость и две зияющие пустоты с дрожащими искрами вместо глаз. Внезапно пламя погасло, но белизна её облика, её высокая шея и костлявые руки отпечатались призраком на чёрном холсте темноты.

Невидимые ноги тут же унесли тень в другое место, но призрачная форма в лоскутах преследовала искателя – её взор повторялся в узоре стен и разжигал огонь в его груди. Он продолжал придерживаться теней и не останавливался, пока не заметил ажурную арку, что отличалась своей красотой в нежном нефритовом свете. Вокруг арки пестрились высокие листы бледной травы, на которых качался полупрозрачный жук. Возможно, именно это приятное видение он искал?

Оставалось только войти.

Проход через арку вывел искателя с тенью через пустые высоты в особенный зал, где правила лазурь и прятались ответы. Он шёл тайком в тесноте, пока его тень не упала на ряды продолговатых ящиков – ему хотелось проверить каждый из них, но лишь один был скован чёрными лентами и будто бы дрожал в нестерпимом ожидании стать открытым…

Тень вытянулась и заострилась в форме ножа. Стало холодно. Сковывающие ленты упали с металлическим лязгом, но крышка ящика не поддалась, будто её кто-то удерживал. Тяжесть потянула искателя вниз, когда совсем близко почувствовалось *её* призрачное присутствие. Она искала его. Она ждала его. Или он просто так думал. Внезапно, подобно змее, искателя охватил безудержный страх – *она* была намного ближе, чем можно было подумать… Призрачная фигура без лица преследовала его тень, а он не мог ни спрятать её, ни отделиться, как бы ни пытался. Лоскутная напасть была уже в хранилище, она знала, что он здесь. Скоро она настигнет его. Убежать! Прочь, назад к арке, пока ещё есть время!

Искатель больше не искал. Огонь ужаса пылал в его груди. Защитникам сокровищ было не под силу спасти его от тянущейся к нему костяной руки, а он, чувствуя шок в своей голове, мог только смотреть на её приближение. Его тень пропала, оказалась засвечена, а он потерялся так сильно, что не мог себя найти… Лёгкость невидимых движений походила на полёт. Быстрее и выше, свободнее, чем бег! Было только одно направление – вниз. Падение, не полёт то было! Падение…

Кейтс…

Кейтс!

Он вспомнил своё имя. Как звонок, оно разбудило его и вернуло в тёмный уголок на вершине башни. Ощущения затяжного падения вместе с шумом в ушах растворялись без прощания. Мягкость атласных подушек с бескорыстной заботой держала его голову и развеивала призраков, что оставили его грудь в огне…

Кейтс сделал вздох и открыл глаза. Сон, который положил всему этому начало, оставлял крошечные фрагменты в его мозгу. Мимолетное чувство горения превратилось в холодные иглы, а после исчезло, теряясь в теплоте кожаной куртки, под которой он и спал. Сны всегда были для него спасением, теперь он не мог найти в них опоры.

Взор пробудившегося сфокусировался и показал просторное пространство в полумраке. Паутины, трепеща, украшали углы. Ржавые широкие трубы раскинулись вдоль стен, с различного рода конденсаторами и фильтрами. Их рыжие узоры смешивались с пятнами благородной патины в попытке повторить оттенки предзакатных облаков, ползущих через череду тонких окон. На подоконниках распустились цветки алоэ под присмотром одного кактуса, а над всем этим, почти под самой крышей, красовался большой круглый витраж. Волнистые лучи разделили на симметричные части его потрескавшийся узор с приоткрытой нижней половиной, в изгибе которой удобно устроился аккуратный силуэт знакомой тени в объятьях уходящего солнца. Она балансировала, тихонько покачивая своей ногой, а в центре её внимания были механические когти, фиксированные на запястьях. Их острота блеском отражала темнеющее небо, с которым готовились слиться её одеяния. Она заметила, что спящий уже не спал и потянулась, щёлкнув когтем. Весёлый шёпот нарушил тишину сумерек, напомнив Кейтсу, что у него всё ещё есть уши: