Чувствуя в себе какой -то очередной пробел, я хватался за новую книгу. Так постепенно я взбирался на гору, но мысль, что топчусь на месте, меня всё -таки не оставляла. Иногда я со страхом смотрел в будущее, думая: что меня там ждёт? Нищета, жизнь на помойке? В институт же я не поступлю. С моими нервами весь процесс подготовки и поступления казался мне восходом на Голгофу. Но как же тогда? Ведь без высшего образования сейчас никуда. Значит, останется прозябание и смерть? Но о худшем думать не хотелось.

Иногда мать меня спрашивала: ты уже подумал, кем будешь, когда закончишь школу? Я тупо мотал головой, не отрываясь от книги. Замечу, с ней у меня были непростые отношения. Мы любили друг друга, но не ладили. Воспитанная моей бабушкой, принципиальной и строгой женщиной, учительницей по профессии, мать была уверена, что чего достичь в жизни можно лишь изнурительным трудом. Я, оглядываясь на то, что происходило вокруг, был убеждён, что изнурительным трудом можно добиться лишь инвалидности.

Мать считала, что я хороший парень, только без царя в голове. Я наоборот считал, что царь как раз у меня есть, просто если этому царю не дали ни царства, ни короны, ни дворца, ни приличного образования, ни слуг, ничего вообще – то спрашивается, зачем его было короновать?

Мать эти мои мысли читала в моих глазах, а, может быть, даже я и говорил их вслух, и надувала губы. Мол, вот, родила, а какая за это благодарность?

Какая могла быть благодарность, если она привела в дом это чудовище, моего отчима, который, напившись, издевался над семьёй? Отчим, кстати, был родом из Ульяновска, города, где родился Владимир Ильич Ленин, вождь мирового пролетариата. По-моему этот факт наложил глубокий отпечаток на его характер. Отчим всё время хотел кого –то из нас убить или с кем –то из нас расправиться. По крайней мере, он всё время это заявлял.

Отчётливо помню такой случай. Пьяный отчим после работы достаёт впервые топор, а не нож, и смотрит нас стоящих перед ним во фрунт. Мать, как всегда, всхлипывая, умоляет не делать этого. Отчим со злым лицом спрашивает: кого из вас первым, кого – ну?! Я, уже привыкший к таким его выходкам, стою и мечтаю о будущем. К тому же колышется занавеска с балкона, за которой правда ничего нет – ни стола, ни фруктов, ни моря… Мать рыдает в голос. Сестра плачет у неё на руках. Всё, как обычно.

И вдруг меня начинает бить озноб. Да такой, какого раньше не было. У меня буквально зуб на зуб на попадает! Меня трясёт, руки ходят ходуном, и я не могу найти им места. Зубы лязгают, глаза закатываются. Плечи сотрясает дрожь. Мать, начав понимать, что со мной творится что –то не ладное, беспомощно смотрит на отчима. Того, вроде бы пьяного, тоже кажется, начинает интересовать, странное поведение пасынка.

В конце концов, он взглядом разрешает матери подойти ко мне. Она меня обнимает, но дрожь не прекращается. Сестра при этом орёт. Мать кричит отчиму: убери топор, ты не видишь, что ему страшно! Отчим нехотя откладывает топор. Конфликт вроде бы исчерпан. Но с тех пор, едва я слышал его шаги в коридоре, меня начинает бить дрожь. Это продолжается не один день, не месяцы –годы!

Отчим обычно не приносил домой денег, считая, что обязан пропить всё заработанное. Кто ему это внушил ему, неясно. Левые заработки он тоже пропивал. У него, говорят, были золотые руки, но все поделки, которые он делал, им тут же бесплатно раздаривались.

Почему –то сегодня, когда мне иногда говорят о преимуществах социализма, я морщусь, как от горьких пилюль. Это тоже видимо у меня на бессознательном уровне, вроде дрожи. Поделать с этим я тоже ничего не могу.