Тотчас внизу раздалось злобное рычание и отчаянный визг щенка. Волки в мгновение ока разорвали его на части. Я был в таком отчаянии, что готов был прыгнуть с елки вслед за ним. И только вид этой кровавой сцены остановил меня.

И тут я услышал, как в морозном воздухе сверлит какой-то. И все громче, громче этот сверлящий звук. Оглянулся я: в небе звезд – страсть, а меж ними сполохи играют. А звук все громче, а сполохи все ярче. И тут весь лес во всех его промороженных пределах и углах огласился раскатистым звоном, словно остекленевший воздух на тысячи осколков разбился и засверкал, засиял нестерпимо.

Я понял: это запоздалый трактор возвращался с пожен, видимо, сено вез на коровник с покосов.

Волки словно растворились в сразу потемневшем лесу.

Скатился я с елки, кое-как выбрел на дорогу. Трактор с сеном мимо едет, не видит меня, а у меня и ноги не шевелятся. Стою и реву от отчаяния. А слезы тут же на ресницах леденеют…

Как я оказался на дровнях – не знаю. Будто какая-то невидимая рука подхватила меня и опустила в сани. Закопался я в сено, а в голове уже толи соловьи поют, толи филины кричат, толи волки воют…

Сколько я в этом бреду был – не знаю. Очнулся – трактор стоит, и нет никого.

А мне, видимо, уж совсем невмоготу было, такой озноб напал, что, кажется, вот-вот душа моя отлетит в небеса. И, слышу, кто-то мычит потихоньку, а в ночи двери щелями светятся. Пошарашился я к тем дверям, благо они не закрыты были, и попал на ферму.

Вижу: фонарь горит керосиновый. Коровы на соломенных подстилках лежат. А одна в тесовой загородке стоит, смотрит на меня внимательно и призывно так мычит.

Отвернул я вертушок – и к ней в загородку. Соломы там было по колено, а в соломе теленочек лежит, и тоже на меня внимательно смотрит… Я опустился без сил рядом с ним, к теплому его боку прижался, а с другой стороны корова привалилась, горячая, как печка. И стало мне сразу легко и спокойно. Уснул, как в омут провалился.

И снилось мне явственно, как будто стою я на улице посреди деревни, в небе луна светит прожектором. Так светит, что все видно, как днем. Урони иголку и ту найдешь. И чувствую, что словно какая-то неведомая сила поднимает меня над землей.

И вот я уже парю над деревней, над заснеженными крышами ее, над оцепеневшими, похожими на крахмальные простыни полями, лесами в снеговых шапках, над извивами рек, мельничным омутом, на котором сидит стая волков, подняв к небу морды, и воет в тоске на луну…

А неведомая сила уносит меня дальше и дальше к темным борам и бескрайним, выбеленным снегами болотам, и вижу я, что среди этих болот с редким мелколесьем загадочный остров, словно изнутри светящийся теплым золотистым светом… Огненный!

И я вижу, средь заиндевелых сосен рубленые дома-терема, с высокими крышами, украшенными резными коньками, с резными крыльцами, светящимися окнами в деревянном кружеве… Вижу ледяные горы, по которым лихо катаются парни и девчонки, вижу катящееся под гору колесо в круге полыхающего огня…

И невесомое тело мое подхватывает воздушный поток и уносит меня в безбрежные звездные дали, где в Млечном пути вращается звездное колесо миров и галактик…

…Утром, слышу, сквозь сон кто-то меня окликает. Поднимаю глаза: стоит надо мной чудище лесное лохматое… А мне не страшно нисколько. Пригляделся – так это пастух наш деревенский Паша Велесов в драном полушубке.

Глаза под кочками бровей у него словно буравчики острые. Борода чуть не до пояса седая, волосы до плеч. И сучковатый посох в руке.

– Как хоть ты, парень, попал-то сюда? – Спрашивает.

Я сразу не соображу где я, как попал сюда, оробел. Не знаю, что и отвечать.