– Наркотиками торгуют? – влез я.

– Ой, там и без наркотиков, – махнул рукой следак. – Нормальным людям туда лучше не соваться.

– То есть вы не пойдёте? – Я обвёл взглядом присутствующих.

– И вам не советуем, – подвёл черту Олишевский.

– Ладно. Ваша позиция мне ясна. – Я собрал бумаги со стола и обстучал их в ровную стопочку. – Совещание закончено. Всем спасибо. Все – по местам.

Заявление о пропаже Льва Николаевича (да не перевернётся господин Толстой при каждом прочтении документа) прожигало сукно на столе. И чесало руки желанием написать докладную по поводу саботажа сотрудников.

Но она ничего не решала.

Что на это скажет начальство? «Ты не в состоянии справиться с руководством, Полухин. Звездуй на старую должность, бездарность». А если на этой Туманной действительно какой-то сектантско-бандитско-наркоманский притон, то сто́ит, так сказать, лично познакомиться с местными «нюансами».

Дом по адресу улица Туманная, тринадцать, на вид был довольно обычной сталинкой. Вывески навевали темы заявлений. Алкомаркет «Хмель и солод» – пьяные драки. Аптека «Градус» – тайная нарколаборатория. Купальни «Источник умиротворения» – подпольная проституция. «Ма…терская по ремонту обуви» – жалобы на нецензурную брань. А название коворкинга «5/2» напомнило мои оценки за сочинения.

Всё же богатое воображение – не самая полезная черта для работы полицейским!

В доме было три подъезда. Я сверился с заявлением. Квартира тридцать восемь. На подъездах табличек с номерами не было, но простая математика (она мне давалась лучше, чем русский) подсказывала, что мне в третий подъезд из трёх. Я набрал «тридцать восемь» на домофоне.

Гудки стали мне ответом.

Но пока ничего зловещего не было. Это нормально, что пропавший стриптизёр не отвечает на звонки домофона. Может, он вообще отключен, чтобы поклонницы… э… таланта не донимали?

Набрал «тридцать семь».

«Тридцать шесть».

«Тридцать пять».

– Кто там? – отозвался строгий женский голос, которым только допросы с пристрастием проводить.

– Полиция. В тридцать восьмую квартиру.

– А я всегда говорила, что когда-нибудь он плохо кончит! – заявила дама и пиликнула кнопкой открытия.

Лев Николаевич, видимо, был матёрым стриптизёром и обычно кончал хорошо.

Я вошёл в подъезд. На первом этаже, как положено в нормальных сталинках, квартир не было. Поднялся на второй и бросил взгляд на квартиру слева. Двадцать четыре. Мне выше.

Лестница на третий этаж была расписана граффити. Готическим, с трудом разбираемым шрифтом была нарисована всякая чушь: «ТИМОТИ ДАЛ ТОН». «Цой жив! Я дала ему новую жизнь!». «Музыка стучит в мое сердце». «Наступает ночь. Все открывают глаза». Боже, храни Россию от малолетних идиоток!

Над двадцать четвёртой располагалась квартира тридцать два. Черт-те что здесь с нумерацией!

На четвертом я наконец обнаружил квартиру тридцать семь. Но следом за ней шла сорок первая, вся расписанная золотыми импортными буквами, знаками и символами, из которых я опознал только пентаграмму и звезду Давида.

После неё шла пятьдесят шестая.

На этом я сломался.

Вышел из подъезда и, чувствуя себя идиотом, набрал тридцать пятую квартиру со строгой дамой:

– Это опять полиция. Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как мне найти тридцать восьмую квартиру?

– Опять с номерами играется! Вот поганец! Заходите! – пригласила дама, домофон пиликнул, по ту сторону отключились.

Видимо, мне следовало зайти к даме из тридцать пятой. Но где искать тридцать пятую, я тоже не знал!

Может, моя собеседница в коридор выйдет?

Я поднялся на второй этаж. Но на месте номерка «24» висели две тройки. На следующей квартире обнаружился номер «34», и так далее.