Наконец Иван Павлович сел на диван прямо напротив телевизора, вздыхая поворошил содержимое сумки, дабы убедиться, что все взятое и есть самое необходимое, и в этот момент экран телевизора загорелся привычным голубым светом. Вслед за этим на экране появился диктор, которого Иван Павлович раньше никогда не видел, и начал считать:

«Один, два, три, четыре… Проверка связи». Лицо диктора почему-то перекосилось, он громко и с удовольствием чихнул, а Иван Павлович вдруг вспомнил, что телевизор выключен даже из розетки. Затем в памяти его всплыл неправдоподобный рассказ Лупцова о поющем радио, и Иван Павлович побледнел, словно перед смертельной опасностью.

А диктор, высморкавшись в скомканный носовой платок, понес что-то совсем не телевизионное. При этом мышцы его лица как-то странно подергивались, а руки суетливо и бестолково шарили по столу. Иногда диктор резко откидывался назад и, схватив себя за волосы, возвращал голову в прежнее положение.

Выключить телевизор Иван Павлович не мог, но и смотреть на это безобразие не было никаких сил. У него мелькнула было шальная мысль – швырнуть в морду диктора какой-нибудь тяжелый предмет, но рука на личную собственность не поднималась. А тем временем лжедиктор совсем распоясался. Он по очереди перебрал все матерные слова, а затем и большую часть производных. Он так старательно и внятно выговаривал всю эту похабщину, что даже без звука, по одной лишь артикуляции было ясно, о чем идет речь.

Как завороженный, смотрел Иван Павлович на экран телевизора, и из каталепсии его вывел лишь бешеный стук в дверь.

Лупцов с Иваном Павловичем долго не могли понять и даже толком выслушать друг друга. Оба отчаянно жестикулировали, говорили, захлебываясь, словно их прорвало после длительного вынужденного молчания. Казалось, они не нуждаются, чтобы их кто-то слушал. Достаточно было факта существования человека, которому можно было вывалить все, что накопилось в их напуганных, смятенных душах.

Наконец они выговорились и замолчали. Иван Павлович с досадой махнул рукой и ушел на кухню. Лупцов последовал за ним.

– Это уже не шутки, – исступленным шепотом бормотал Лупцов. – Объяснений этому есть только два… Я могу дать только два. – Он обращался даже не к Ивану Павловичу, а, скорее, к самому себе. Хозяин же стоял в этот момент у стола и не отрываясь смотрел на утюг, оставленный женой накануне. – Это либо конец света, – продолжал Лупцов. – Да, да, тот самый конец света. Обычный конец света. Мы все смеялись: мифы, сказки, Бога нет. А он – вот! Вот он, родименький! У вас бабки случайно нет, Иван Павлович? Верующей бабки? – обратился Лупцов к соседу.

– Нет, – мрачно ответил хозяин квартиры.

– Да и черт с ней. – Лупцов на секунду задумался и, как бы продолжая развивать свою мысль, проговорил: – Либо это оттуда. – Он ткнул пальцем вверх. – Оттуда, из космоса. Пришельцы. Астронома или физика знакомого у вас, конечно, тоже нет?

– Нет, – тихо ответил Иван Павлович. После этого он взял утюг и вышел из кухни. Лупцов последовал было за ним и, не доходя до двери в гостиную, услышал громкий хлопок и звон стекла.

– Телевизор кокнули? – спросил Лупцов, когда хозяин квартиры вернулся на кухню.

– Да, – ответил Иван Павлович. – Это уже не телевизор, раз по нему такие вещи говорят.

– Правильно, – понимающе кивнул Лупцов. Затем он осмотрел соседа с ног до головы и спросил: – А вы куда это собрались в таком виде?

– К своим, на дачу, – ответил Иван Павлович и неожиданно сорвался на крик: – Я всю войну пешком прошагал! Меня не запугаешь говорящим телевизором! Я сорок два раза в разведку ходил! У меня три ранения!