– Очень много совпадений, лейтенант, – сказал Лупцов. – Я бы тебе еще кое-что рассказал о своей квартире, но боюсь, ты не поверишь. Я вот что предлагаю: пойдем вместе на проспект, и ты попробуешь остановить какую-нибудь машину. Хорошо бы военную. Черт его знает, может, давно война идет, а мы сидим здесь как дураки и чего-то ждем. Кстати, я даже не знаю, куда бежать в случае ядерной войны.

После невероятного рассказа посетителя выражение обиды сошло с лица недавнего курсанта. Он вдруг засуетился, достал из старенького конторского сейфа рацию, пощелкал тумблерами и, убедившись, что она не работает, убрал ее назад.

– Мне вообще-то отлучаться нельзя. Вдруг телефон заработает, – пожав плечами, растерянно сказал лейтенант. Но, увидев укоризненную гримасу Лупцова, он решился. – Ладно, пойдем.

На улице ничего не изменилось. У остановки все так же болтался омерзительный пьянчужка, и только солнце, выкатившись из-за дома напротив, слегка разбелило зелень неба.

По дороге к автобусной остановке лейтенант все время поглядывал вверх, качал головой и ощупывал справа от поясницы китель, из-под которого выпирала кобура. Лупцов же принялся рассказывать ему о своем сне, но вскоре понял, что тот его не слушает, и замолчал.

Пьяный на остановке угомонился. Он сидел на скамейке, сосал грязный, давно потухший окурок и бессмысленно улыбался.

– Давно сидим? – бодро спросил милиционер у мужичка, но тот не обратил на подошедших никакого внимания. Правой рукой он чесал под пиджаком живот, вертел головой и одной ногой притоптывал в такт какой-то мелодии, которую, очевидно, прокручивал в голове.

– Да бесполезно, что он может знать? – махнул рукой Лупцов, который только сейчас в полной мере почувствовал какое-то вопиющее несоответствие, внутреннюю дисгармонию окружающего мира. С одной стороны, на улице было тепло и спокойно, с другой – в воздухе ощущалось какое-то чудовищное напряжение, и эта неидентифицированная опасность имела самый умиротворяющий и распространенный на планете, зеленый цвет.

Отсюда до центра Москвы можно было доехать только наземным транспортом, но ни автобусы, ни троллейбусы не ходили. И тут Лупцова осенило.

– Автоматы! – выкрикнул он. – У магазина есть телефоны-автоматы. Может, они работают? – Лейтенант одобрительно кивнул, еще раз взглянул на грязного мужичка и, побледнев, подался назад. Лицо его выражало такую растерянность и ужас, что Лупцов не раздумывая, как кошка отпрыгнул, повернулся в воздухе на сто восемьдесят градусов и приземлился в боксерской стойке, готовый сцепиться или отразить нападение того, кто так напугал недавнего курсанта. То, что Лупцов увидел, поразило его гораздо больше, чем говорящее радио и шаги в прихожей. Он повернулся как раз в тот момент, когда мужичонка опустился на колени и, отыскав на земле собственную нечесаную голову, трясущимися руками, как-то не по-человечески точно насадил ее на шею.

– «…пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?» – холодея внутри, пробормотал Лупцов.

– Ч-что? – с трудом выдавил из себя лейтенант.

– Вот и я о том же, – не отрывая взгляда от пьянчужки, ответил Лупцов. А тот вдруг поднялся с колен и принялся бесцельно кружить на небольшом пятачке у скамейки. При этом мужичонка театрально всплескивал руками, изгибался в пояснице, кривлялся и вообще вел себя как глухонемая проститутка.

Первым не выдержал лейтенант. Боясь оставить нелюдя у себя за спиной, он попятился к домам.

– Что это такое? Что за фокусы?

– Вот-вот, – вторил ему Лупцов. Он последовал за милиционером, стараясь не отставать от него ни на шаг, но и не вырываясь вперед.