Мне не доводилось видеть ничего прекраснее. Равно как и не доводилось видеть ничего более пугающего.

Чудеса этого города открывали неоспоримую истину: я оказалась в новом мире – мире драконов, богов, которые наделены непостижимыми силами; убийц, незаметно движущихся сквозь тени, где твой голос могут превратить в птицу, а после и вовсе украсть и где никто из тех, кого я люблю, никогда не сможет достучаться до меня.

Я была слишком заметна вне стен дворца, где все – уточнение, всё – способно увидеть меня. Тем не менее как бы сильно мне ни нравился Шин, его слова были моим предупреждением: люди уязвимы в мире богов.

Я спотыкалась о ступеньки, тело болело от того, что море сильно волновалось, и еще, возможно, из-за резкого ветра. Проскользнув в ближайший переулок, я скорчилась, прислонившись к дверному проему. На треснувшей деревянной раме заскрипел бумажный фонарь, а маленькая свеча внутри отбросила зловещие тени на стены. Невозможно с чем-то спутать запах суточного улова: я стояла за рыбным магазином. Если вокруг и были люди, то я не наблюдала никаких признаков их присутствия, а вскоре мне и вовсе не было под силу разглядеть что-либо, так как слезы полностью затуманили мое зрение.

Я беззвучно плакала, дрожь от моих рыданий вибрацией распространялась по всему телу.

Знаю, мне нужно быть сильной, как героини в рассказах моей бабушки, но я разочарована и очень устала. А если верить словам Шина, то к тому же я еще и бездушная. Странно, но было куда проще быть храброй, когда он стоял рядом со мной, его присутствие будто подливало масла в огонь, раззадоривая мою ярость, направленную на него. Сложно оставаться храброй, когда тебе так холодно и одиноко.

И что мне теперь делать?

Я подтянула ноги к груди и прижалась лицом к коленям. В отчаянии попыталась вспомнить одно из многих изречений моей бабушки, что-нибудь мудрое, что могло бы утешить и придать сил, но меня лишь охватывало отчаяние, которое не отпускало. Лишь однажды я чувствовала себя так, словно мир прыгнул вперед и оставил меня позади.

Это произошло в ночь фестиваля бумажных корабликов, я была в предвкушении, потому что Джун сказал, что мы вместе поплывем на лодках по реке, как мы и делали каждый год с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы присоединиться к нему. Я стояла на коленях, дописывая последние слова желания на бумагу, когда услышала голос Джуна:

– Может, Шим Чонг и самая красивая девушка в деревне, но ее лицо – проклятие.

Это стало началом их истории – истории, в которой я не принимала никакого участия, по крайней мере до определенного момента.

Я стояла на одном конце моста, а Джун последовал на другую сторону за Шим Чонг. Помню, как смотрела на своего брата, когда он уходил. Я желала, чтобы он оглянулся – всего лишь одно незначительное действие, которое доказало бы: я все еще была в его мыслях и он не забыл обо мне. Но, когда мой брат не сделал этого, у меня закралось предчувствие, что ничего больше не будет таким, как прежде.

Мне было двенадцать, и я чувствовала, как последние часы нашего детства ускользают из моих пальцев, словно морские волны смывают песок.

Позже той ночью мой дедушка нашел меня плачущей рядом с прудом в нашем саду. Он устроился на травянистом берегу, глядя на размытое отражение луны на воде. Утки выглядели так, словно плыли по ее жемчужной поверхности. Какое-то время никто из нас ничего не говорил – дедушка хорошо понимал, что тишина, которую мы с ним разделяли, способна дать чувство спокойствия.

Когда я приготовилась слушать, он сказал:

– За всю свою жизнь я не видел существ чудеснее, чем утки. – Дедушка сделал паузу, усмехнувшись моему озадаченному выражению лица и продолжил: – Когда утки рождаются, они запоминают первое, что видят, – обычно, это их мама, и они упорно следуют за ней, пока не вырастут, ты знала об этом?