Мы перешли к обсуждению царевичей-королевичей, а вскоре свернули на тему мужчин вообще. В разгар наших бурных дебатов на кухню заглянул Леша — выпить кофе и отведать пирогов. Поскольку Лешу мы не считали ни царевичем, ни королевичем и не очень-то мужчиной (он для нас все равно что близкий родственник), женские разговоры мы продолжили при нем.      Кончилось тем, что Леша ушел, всем видом показывая, насколько он, как мужчина, обижен. А Юля к концу нашего содержательного разговора воспряла духом, успокоилась и заявила, что Вова — закрытая страница ее жизни.

— Вот и правильно. Умница девочка! Скушай пироженку, — заворковала Нана.

Я обняла Юлю: — Все образуется, вот увидишь. Потом еще вспомним эту историю и посмеемся.

— Спасибо, девочки. Я вот думаю — какое счастье, что в тот вечер я зашла в «Экипаж», а не в Макдоналдс или суши, — сказала Юля.

* * *

Днем я настолько занята в кофейне, что мне совсем не до грустных переживаний и ностальгии о прошлом, но вечерами, когда я возвращаюсь домой, где меня никто не ждет, становится тоскливо. Помогают телефонные разговоры с Ритой. В эту осень мы часто созванивались. «Ритка, если бы ты сейчас была рядом, я бы накормила тебя пирожными до отвала и сварила тебе самый дорогой кофе — коллекционный лювак!» «А если бы ты была рядом, Ника, мы бы обошли весь Нью-Йорк и поговорили обо всем на свете.

Я теперь часто одна гуляю в Центральном парке, шурша листьями, и вспоминаю прежнюю московскую жизнь…» А в Петербурге листьев уже не было. И парки стояли опустевшие, сиротливые, готовясь к скорой зиме. И наши города разделял океан. Во время последнего разговора я попросила Риту спеть. «Спой «Осень в Нью-Йорке». Я так соскучилась по твоим песням!» Рита запела своим сильным, чувственным голосом: «Это осень в Нью-Йорке, Что несет обещание новой любви. Это осень в Нью-Йорке, Она всегда смешивается с болью. …Это осень в Нью-Йорке, Прекрасно снова жить».

Я вытерла слезы: — Да, Рита. Прекрасно снова жить…

* * *

Первый снег выпал в конце октября. Было чудесное тихое утро. В это время посетителей почти не бывает, поэтому я сидела у окна с чашкой капучино и смотрела, как красиво падает снег, преображая город, который становится чистым и торжественным. Кстати, я сидела за своим любимым столиком у того самого окна с таинственной надписью, на которую обратила внимание, еще когда в бывшей рюмочной только затевали ремонт. Поскольку окна в этом доме вообще замечательные — огромные, практически до потолка (а потолки здесь — умели же раньше строить — три с половиной метра), в самом начале ремонта я задумалась — стоит ли менять деревянные окна на современные пластиковые, или вполне достаточно будет привести в порядок и обновить те, что есть. Решив для начала оттереть стекло крайнего окна, того, что выходило в переулок, я вдруг заметила надпись, сделанную на стекле чем-то острым. Воображение сразу услужливо подсказало наиболее романтический вариант — писали кольцом. А написано там было следующее: «Я люблю этот город и С…» и дата «6.01.1973». Я ахнула — с ума сойти — 73 год! Из нынешнего года эта дата казалась почти такой же далекой, как Средние века.

Надпись взволновала меня, и я стала фантазировать, кто и при каких обстоятельствах мог ее написать. Наверняка писала женщина, а кто этот таинственный С? Была ли она счастлива, любил ли ее тот человек? Возможно, их обоих давно нет на свете и от той любви осталась лишь эта надпись, кто знает. Я не стала менять окно на новое — хотелось сохранить чудом уцелевшие слова из далекого прошлого — и с тех пор полюбила сидеть за столиком у этого окна. В то утро, когда выпал первый снег, я сидела именно там и смотрела на дом, стоящий напротив. Он также относился к началу двадцатого века и, как и наш дом, был домом с историей. Глядя на него, я вдруг подумала, что эти стены повидали многое — за сто с лишним лет здесь побывало множество народу; люди смеялись, радовались, любили, грустили… Где они теперь? Звякнул колокольчик на входных дверях, я повернулась и увидела, как в кофейню вошла Белая Дама.