Вот вчера в «Экипаж» вошла пожилая женщина, промокшая под дождем, усталая, грустная. Она присела за столик, поставила рядом с ним сушиться мокрый зонтик, вздохнула: «На улице ужасная погода!» — и закашлялась: «Ну вот, я, кажется, простыла». «А хотите, специально для вас мы сделаем напиток с имбирем? — предложила я. — Вы мгновенно согреетесь и выздоровеете». Уходя, она призналась, что «отогрелась у нас», сердечно поблагодарила, а у меня после этого весь день было отличное настроение.

Я вдруг поняла, что мне нравится мое настоящее. Нет, конечно, я вспоминаю прошлое, но оно становится все более приглушенным и расплывчатым. Потому что в настоящем у меня есть любимое дело, я чувствую себя нужной, и рядом со мной люди, которые мне дороги. В общем, все у нас было хорошо. Но, как известно, это — опасное положение дел, потому что «очень хорошо», как правило, сменяется «очень плохо», и вот однажды…

* * *

Они вошли в «Экипаж», как к себе домой. Четверо развязных мужчин лет тридцати, брутального вида — широкоплечие, бритоголовые. Они уселись за два столика, и один из них положил ноги на стол, как ковбой в вестернах. Естественно, я тут же подошла и напомнила, что мы все же находимся не на Диком Западе. Незнакомец снисходительно хмыкнул, но ноги убрал. Мужики огляделись и попросили виски. Я сказала, что как таковой алкоголь мы не держим, зато могу предложить кофе и пирожные. Но пирожные этих джентльменов не заинтересовали, они даже как-то обиженно фыркнули — дескать, неужели они похожи на людей, интересующихся пирожными?!

— Тогда, может, эспрессо-корретто?

— Че за хрень? — не слишком вежливо спросил тот, что был наглее всех — кучерявый широкоплечий мужик в черном кожаном плаще.

— Стандартный эспрессо с добавлением незначительного количества ликера «Baileys» или виски «Jameson».

 — А можно в виски добавить незначительное количество кофе? — хихикнул «кожаный».

Я оценила его чувство юмора хмурым взглядом.

— Типа, изысканное заведение? — насмешливо подмигнул он. — Типа, да, — отрезала я. — Чем обязаны? Вы, наверное, перепутали кофейню с каким-нибудь развеселым рестораном? — Хозяйку позови, — сказал «черный плащ». «Интересно, это рэкет? — успела подумать я. — Но вроде лихие девяностые канули в Лету… Странно». — Я вас слушаю. Я — хозяйка.

  — Значит, Юлька теперь работает здесь? — спросил незнакомец.

  — А, так вы… — До меня стало доходить, кто к нам пожаловал.

  — Вован, — с достоинством кивнул Вова.

 Душевного разговора у нас не получилось. Владимир, он же Вован, в довольно бесцеремонной форме заявил, что Юле следовало бы вернуться, пасть ему в ноги, попросить прощения, и он, может статься, ее простит. Я вежливо сказала, чтобы он не ждал — Юля ему в ноги падать не станет и вообще к нему не придет, и хорошо бы ему это понять, чтобы не портить жизнь ни себе, ни ей. — Мне надо с ней поговорить, — потребовал Вован. Я ответила, что разговаривать она с ним не будет и, настаивая, он оскорбляет ее женское достоинство. А Вован с места в карьер пообещал мне кучу проблем и расписал, что ждет кофейню, если Юля останется тут работать. Перспективы, обрисованные Вованом, выглядели безрадостно — кафе подожгут, его закроет тайная канцелярия санэпидемнадзора или в нем устроят еврейский погром. «Ну и что тебе, хозяйка, больше нравится?»

Из вышеперечисленного мне не нравилось ничего, и я сказала Вовану, что зря он так горячится, все-таки мы живем не в Чикаго тридцатых годов, а в правовом государстве, и…

 — Закрой пасть! — рявкнул Вован.

Я не удержалась от иронии и вежливо спросила: — Уважаемый Владимир, а на хрена ботать по фене, если мы все здесь интеллигентные люди? Вот я его озадачила!