О боже, бабушкины блины! Алена чуть не завизжала от восторга. Ура! Тут же открыла тяжеленную крышку погреба («и как бабушка одна ее открывает?»), достала трехлитровую банку молока («как всегда, на верхней ступеньке, чтобы вниз не спускаться»). Сразу налила себе полную кружку («значит, держат еще коров, оказывается»).

– Так на кого ты все-таки ругалась?

– А-а, мальцы хулиганят. Постучат, да убегут. Я пока обуюсь да оденусь, да выйду. Шибко долго. А их и след простыл. Схоронятся и подглядывают. Развлекаются. Издеваются над старухой, – добродушно рассказала баба Гутя.

– Так ты родителям пожалуйся!

– Да почто? Пускай. Им весело, да и мне не скучно.

Алена рассмеялась.

– А ставни почему не открываешь?

– Одной-то мне на что? Да и хвораю я. А ты поди, открой.

– Так вечер уже, стемнеет скоро.

– Ништо, потом и закроешь. Тебе на минутку делов, это мне на час.

Алена вышла во двор.

Никакой собаки, которой баба Гутя пугала юных хулиганов, во дворе не было. В собачьей будке был сложен какой-то хлам. Заржавевшая цепь сиротливо свешивалась с гвоздя в заборе. Сколько себя помнила Алена, у бабы Гути всегда жила какая-нибудь собака, обычная дворняга. Были разные – рыжие, черные, пестрые. Куда они исчезали и откуда брались новые, Алена не знала. Но все они были Шарики. Кличка была неизменной. А теперь Шарика не было…

Двор зарос травой, бурьяном, по углам – высоченная крапива. У ворот – тоже. Видно, что их уже много лет не открывали. Колодец совсем разрушился. Им давно не пользовались – вода там стала плохая. Ворота, ведущие в огород, висели вместо шарниров на каких-то проволочках. Кругом разруха и запустение.

А дом был еще крепкий, хотя и немного перекосился – просел один угол. И крыша местами прохудилась. Дому было больше ста лет, и дом этот был особенный. Чем именно, Алена не знала, но помнила, как однажды летом из города приезжала целая бригада архитекторов, краеведов и еще каких-то мудреных специалистов. Приезжали специально ради бабушкиного дома – измеряли, фотографировали, что-то зарисовывали, что-то бурно обсуждали. Алена поняла только, что построен он как-то по-особому, не как другие дома, бревна в стыках не так сложены. И для их старинного сибирского села это было необычно. Она слышала от ученых смешные слова: «в лапу», «косой замок», «ласточкин хвост», и удивлялась – солидные люди, а такой ерундой занимаются. Они тогда сфотографировали и бабушку с Аленой на фоне дома. Говорили, что напечатают в каком-то журнале, потом пришлют. Но так ничего и не прислали…

Она заглянула в баню. Дверь сорвалась с петель и сиротливо стояла рядом, прислоненная к стене. «Бедная банька, сколько ж лет тебя не топили?» В глубине бани виднелись подвешенные для просушки пучки трав. Алена улыбнулась: «Вот баба Гутя! Ста рая-то старая, хворая-то хворая, а травки свои не бросает».

Бабу Гутю в деревне любили и уважали. А если кто и не любил, то все равно уважал. Она была известной во всей округе травницей и целительницей. Не знахаркой – она лечила не заговорами, а травками. Сама собирала лечебные травы, сушила, сортировала по холщовым мешочкам, составляла специальные сборы. Алена с детства помнила запах этих лечебных трав – в бане, в сарае, на чердаке висели и сушились пучки с разными вкусными ароматами.

– Кишки крутит или во внутренностях послабление, ты курильский чай заваривай, да покруче. А чтоб не было впредь, если склонность организма такая, пей постоянно заместо чая да кофе. А коли простуда, так чтоб ночью пропотеть и утром легче стало, тогда череду прямо перед сном, – поучала бабушка очередную посетительницу, передавая пакетики со спасительными лекарствами.