И почему он смотрит с такой тревогой?

Потом снова провал, я выныриваю как из калейдоскопа. Рядом со мной женщина в белом халате с Полинкой на руках. Мне уже не восемь, и у меня есть дочь.

— Слава Богу, вы проснулись, Ника! — облегченно вздыхает она. — Надо покормить девочку, чтобы у вас не пропало молоко.

— Я же больна, — качаю головой, — разве можно?

— Нужно! Ваш организм борется с вирусом, вырабатывает антитела, и ваше молоко теперь для малышки самое лучшее лекарство, — она говорит негромко и спокойно, и я тоже успокаиваюсь. — Вы повернитесь на бок, я положу к вам Полинку.

Обнимаю дочку и снова куда-то падаю. Сквозь шум воды слышу голос Тимура:

— Не могу, Шерхан, не полечу я никуда. У меня жена с дочкой заболели, обе. Я же на дерьмо сойду, о них думать буду, какой из меня переговорщик?

Тимур все-таки женился, пока я болела. Начинаю тихо всхлипывать, надо мной появляется встревоженное лицо.

— Ника, что случилось?

— Тим, — хочу поднять руки, но совсем нет сил, — Тим, ты женился? Когда ты успел?

Он смотрит круглыми глазами, и мне кажется, в них застыл ужас.

— Я? Когда?

— Зачем, Тим? — плачу я. — Я же так хотела выйти за тебя замуж, а ты взял и женился.

Он замолкает на миг, а потом выдыхает и утыкается лбом в мое плечо. Трясется весь, содрогается. Я реву уже в голос, как тут он поднимает голову, и я вижу, что он смеется.

— Чего ты ревешь, дурочка, Полинку разбудишь! Замуж хотела? А чего же молчала?

— Ты… ну ты же… — пытаюсь объяснить, но язык заплетается, а слова путаются, — ты сказал, что… не хочешь. Что если из детдома… то нельзя.

— Все, — он ложится рядом и крепко меня обнимает, — успокойся. Не женился я, у меня ты есть, никто мне больше не нужен.

— А Кристина? — пытаюсь поднять голову, но Тимур укладывает меня обратно себе на плечо.

— Не нужна мне никакая Кристина, спи.

— Фото… я видела… — хочу объяснить, цепляясь за ускользающее сознание, — она прислала… ты с ней.

И снова темнота.

Сейчас я смотрю на спящего Тимура и понимаю, что все это время ошибалась. Он никуда не делся, тот Тимур, которого я люблю и которого знала раньше. Просто Робби прав, он привык жить в темноте, и когда уходит туда, до него не докричаться. Он должен сам захотеть выйти.

Протягиваю руку и осторожно, чтобы не разбудить, глажу густые волосы. Так странно и непривычно, что мы снова с ним лежим на его кровати, и с нами наш ребенок. Непривычно и… нормально.

— Тим, — шепчу я чуть слышно, — я тебя люблю.

Тимур сглатывает, поворачивается на бок и открывает глаза.

— Я что, уснул? — он оглядывается, но замечает мою руку и ложится обратно, не сводя с меня глаз. Он не слышал меня, и я сама не знаю, хорошо это или нет.

Ничего не говорит, просто смотрит, и я уже смелее провожу пальцами по виску, очерчиваю скулу, глажу по щеке. Он перехватывает руку, прижимается к ладони губами, а потом переворачивается на спину и кладет ее себе на грудь.

— Никогда больше так не делай, — говорит, и я по привычке внутренне сжимаюсь, но он продолжает, — не смей так болеть. Я чуть не сдох.

— Хорошо, Тим, — шепчу и хочу встать. Тим удивленно приподнимается.

— Ты куда?

— Мне нужно в душ, я пойду к себе, там мои шампунь с кондиционером и одежда.

Это правда, я столько потела, что волосы кажутся липкими. Хочется побыстрее помыться, но Тим держит за руку и не отпускает.

— Ты у себя, Ника. Твоя одежда здесь, я все попросил перенести сюда.

Смотрю недоверчиво, перевожу глаза то на дверь, то на Тимура.

— А ты?

— Я распорядился, чтобы в детской поставили диван. Буду спать там, приносить тебе Польку, а ты пока не окрепнешь, будешь только лежать и есть. И гулять, когда позволят врачи.