«Кто-кто… Я. Хотела вызвать в девчонке чувство вины, а получила начинающего Шерлока Холмса, недосып и усталость», – мысленно ответила я на прозвучавший вопрос, на который никто не ждал ответа. Была бы одна, плюнула бы на принципы и, воспользовавшись бытовой магией, отмыла древние каменные плиты за десять минут, но при свидетелях приходится всё делать собственными руками: смачивать пол специальным составом, растворяющим жир, скопившийся на полу, тереть покрытие жёсткой щёткой, собирать получившуюся жижу тряпкой и промывать всё начисто. Бр-р-р-р…

– В комнату ко мне никто не заходил, – продолжала рассуждать принцесса, плюхая тряпкой в ведре. И вдруг оторвалась от этого медитативного занятия и уставилась на меня, как я впервые на привидение княгини. – Марька! Ах ты зараза!

В пришедшем озареньи Анна попыталась вскочить, чтобы немедленно бежать вершить наказание, но чуть не рухнула на пол – сидела она на корточках достаточно долго, ноги от непривычной позы затекли, и сейчас девушка получала целый букет разнообразных неприятных ощущений.

– О-у-у… – заскулила бедолага, и мне пришлось, бросив работу, поддерживать её под локоть, провожая к ближайшему стулу.

– Что ж вы так, Ваше Высочество, неаккуратно? Бережнее к себе относиться надо, – ворчала я, подражая Табее и усаживая пышные телеса королевской сестрицы на жёсткое сиденье. – Суставы и сосуды кровяные они, знаете ли, не железные. Нагрузка излишняя может их повредить. Будут потом колени болеть.

– Не перед кем мне приседать, – хоть и сквозь сжатые от боли зубы, но гордо прошипела Анна.

Вот же строптивица!

– Как же не перед кем, Ваше Высочество? – я преувеличенно округлила глаза и приподняла брови, демонстрируя удивление. – А жених будущий? А его родители? Что они о вас подумают, если вы, делая реверанс, будете охать, как старушка древняя?

Принцесса нахмурилась. Пусть она пока ещё не ни с кем не сговорена, но годы идут, и это не столь далёкая перспектива.

Было заметно, что разговор Анне неприятен. Хоть я ни разу даже не намекнула на её лишний вес, но надо быть тупицей, чтобы не понять подоплёку плохого самочувствия. Поджав губы, принцесса едва сдержала стон, встала, потопталась на одном месте и, буркнув: «Я сейчас!», охая, прошаркала за дверь.

Оставшись одна, я едва не перекрестилась – хотя бы побыстрее закончу. Но не тут-то было. В трапезную ворвалась Табея:

– Деточка! – всплеснула она руками. – Да как же это? За что?

– Матушка, я и вправду заслужила это наказание, – покаялась я. – Ничего, в другой раз умнее буду. Ты не переживай за меня. Видишь, осталось только воду вынести и щётки-швабры в кладовку убрать.

– Дай сюда! – с каким-то ожесточением выхватила у меня из рук ведро скотница. – Не хватало ещё тебе такие тяжести носить. Спать иди!

Ткнулась лбом на секунду в тёплую грудь доброй женщины, прошептала: «Спасибо!» и отступила на шаг, освобождая ей проход. Табея только и смогла сморгнуть набежавшие слёзы – в одной руке ведро, полное грязной воды, во второй охапка рабочих инструментов – даже обнять меня в ответ не может.

«Ничего, завтра отыграется. За день наобнимается, нагладится, слов ласковых наговорит», – смотрела я вслед скотнице и думала, что везёт мне на добрых людей. И в прошлом мире, и в этом. А то, что злыдни встречаются, – так это для контраста, чтобы чётче разницу между плохим и хорошим видеть.

Мои неуместные философские размышления прервали шаги. «Да что вам всем сегодня не спится?» – чуть было не рявкнула я, но в трапезную уже ввалилась Анна, волоча за руку свою служанку. Девушка была в тонкой сорочке, босая, с рассыпанной по плечам косой. Лицо влажное от слёз, одна щека покраснела и припухла – явно принцесса оплеуху отвесила и за волосы потрепала. Стоит, носом шмыгает, пальчики на ногах от холода каменных плит поджимает.