Но Альтус уже не был ни порядочным, ни христианином. Целый год он кричал от боли, год искал спасения. В последний месяц своей жизни он целыми днями выпускал клубы дыма от горящего китайского опиума. Снадобье заглушало боль, и Альтус улыбался. Он смеялся и говорил, что нашел спасение. Нашел того, кто сможет его исцелить. И за лечение придется заплатить цену, которая выше всякого понимания, но жизнь без боли стоит того!

Мервил напивался и рассказывал, как отец увел его брата с собой в лес, к кругу камней. И как вернулся один, в крови, с ножом в руке.

– Где мой брат? – спросил Мервил.

– Заболел! – ответил ему отец. – Тяжело, так что он уже больше не вернется. А я буду жить!

Но он ошибся, и умер очень скоро. Конечно же, ему исполнилось сорок лет.

Мервил пил еще, и рассказывал совсем уже невероятные сказки. Рассказывал, что его отец сошел с ума и убил сына. В это люди верили. И верили в то, что Альтус принес его в жертву тварям, которых надеялся призвать, что бы заключить сделку и выкупить кровью сына свое здоровье. А вот в истории про маленькую девчонку с глазами змеи, которая мстит за ту смерть в лесу, убивает каждого мужчину с фамилией Миелон, не верил никто.

А Мервил орал: «Вы чего это, вы мне не верите, скоты?» и кидался с кулаками на тех, кто смел сказать, что не верит. Выпивка, драки, распутные девки, снова выпивка и снова драки. Так он жил. Его дети плодились по всем окрестным деревням, и не знали, кто их отец. Их матери приходили к его дому и требовали денег или свадьбы, а получали только побои и увечья.

Так было много лет. Все привыкли к его буйному нраву, драки и запои уже не удивляли. Удивило иное – почти сорокалетний Мервил вошел в кабак, не выпил ни капли, отдал деньги трактирщику за все долги. И сказал, что видит ее.

– Кого? – спросил трактирщик.

– Девочку, с глазами змеи. Маленькую, очень вежливую девочку. Скоро она меня убьет, если я не смогу откупиться! – ответил Мервил и ушел.

И ушел не просто из кабака, а из мирской жизни. Он прожил монахом свой последний год, и никто еще ни молился так усердно, как он. Только однажды он не вышел на молитву – и в тот день его нашли в келье, стены которой он за одну ночь оклеил страницами Библии и обвешал крестами. Труп сидел на кровати держал в руках Псалтырь. Следы когтей на его груди никто не смог объяснить, и все списали на происки демонов. Тогда на них списывали все.

Никто не знал точно, как умерли его дети – только надгробия сохранили даты их рождений и смертей, и одно от другого всегда отделяло сорок лет. Так было у его детей, внуков и правнуков, так было у его племянников и их детей. А потом след рода Миелонов померк и пропал.

И снова появился в 20 веке. Записи в бумагах прыгали здесь через поколения, сразу к моему пра-пра-кажется-деду, Вильгельму Миелону. После череды жалких людишек, которые не оставили ничего, кроме даты на камне, Вильгельм смотрелся звездой.

Начало 20 века – отличное время для тех, кто не утратил интерес к чертовщине. Костры погасли окончательно, а новые учения разгорелись. Тысячи людей вызывали духов и медитировали, сотни вступали в новые ордена и оккультные ложи. И десятки из них шли в Братство Вечного Света Розы на Кресте, которое создал Вильгельм.

Он прожил серую жизнь до тридцати шести лет, и внезапно кинулся в объятия оккультизма. Через два года его имя уже вызывало уважение, а еще через год он собрал сорок человек в свое Братство и объявил, что они – избранные. Что в мире идет битва света и тьмы, и победить тьму способны лишь его последователи. Для них он проводил мессы, им он раздавал причастие, и однажды сдобрил его ядом. Те, кто выжил, рассказывали, как Вильгельм кричал, что откупается, дает сорок других вместо себя одного, и теперь не должен умереть.