– Спишь, подлая? – спросила я свирепо. – Где шлялась всю ночь?

– Нигде. Венечка ко мне заехал.

– Я тебе звонила полночи, – сгустила я краски.

– Ты же знаешь, Венечка нервничает от телефона, – томно протянула Татьяна.

Венечка был её незабвенной любовью. Страсть полыхала полгода, а потом плавно рассосалась, как гематома. Каждый пошел своим путем, но память осталась, вызывая время от времени ностальгические экскурсы в прошлое. Даже наличие красавицы-жены и двух симпатичных ребятишек не притупили желания Вениамина в Танькином обществе.

– Я ключи потеряла, – перешла я к делу. – Привези, пожалуйста. У меня экзамен.

– Позже, у меня консультации с одиннадцати до трех.

– Да, – я припомнила Креста. – В квартиру-то не суйся. Встретимся в «Лукоморье», часов в пять. Ладушки?

– Что случилось-то? – всполошилась подруга.

– Не могу сейчас, экзамен у меня! – я шваркнула трубкой и рванула в кабинет.

Председателем комиссии был Сан Саныч, наш директор. Мужик нестарый и ушлый. Глаза его при виде меня сурово сощурились. Не миновать великой бучи, слава Богу, не сейчас. Первая порция моих учеников уже тянули себе билеты, и Ложкин в первых рядах. Он плюхнулся на стул с безмятежным видом, и я поняла, что сия безмятежность от полной обреченности.

Разве могла я теперь бросить мальчишку на произвол судьбы? Мы с ним вроде, как в горы сходили в одной связке.

«У тебя «шпора» есть?» – спросила я глазами.

«Откуда?» – пожал он в ответ плечами.

Я продефилировала к его парте и положила лист с готовым заданием Ложкину под нос безо всякого стеснения. Этого от меня никто не ожидал, и никто не подумал обо мне плохо.

Ученики мои были молодцы, порадовали меня раскованностью речи и бесстрашием. Я отринула все невзгоды и была счастлива.

Комиссия отправилась писать протоколы, а я чуть задержалась, вопреки правилам. Мне хотелось сказать несколько добрых слов своим выпускникам. Мои ребята ввалились гурьбой, ожидая оценки своих стараний.

– Молодцы, мои дорогие. Через час вывесим официальное подтверждение ваших успехов.

Я была на лестнице, когда снизу мне прокричала наша «англичанка» Изабелла Юрьевна.

– Мария Ивановна, вас молодой человек ожидает.

Продольные складку у губ, сомкнутых крепко, глаза с поволокой – все это впечаталось в моем сознании накрепко. Я едва не завопила: «Крест! Крест пришел по мою душу!». Влетела обратно в кабинет, как техасский торнадо (Часть моих учеников все еще находилась в комнате). Одарила насторожившегося Севку мятущемся взглядом и принялась сбрасывать туфли.

Ложкин, заражаясь моей паникой, вскочил со стула и рванул ко мне, на ходу расстегивая джинсы.

Что подумали остальные свидетели этой сцены мне неведомо, но тишина наступила мертвецкая. Стало хорошо слышно, как гулко по пустынным коридорам приближаются шаги и голоса, низкий мужской и слегка пронзительный женский.

Я натянула штаны, протянутые Севкой, и распахнула окно.

Кабинет французского языка располагался на четвертом этаже. А, если учесть, что постройка была монументальная, сталинских времен с гулкими, просторными потолками, то до земли было довольно приличное расстояние.

Правда я не собиралась изображать из себя парашютиста. Нужно было пройти по карнизу (довольно узкому, кстати говоря) около двух метров и зацепиться за пожарную лестницу – упражнение для разминки – и только! И все же сердце немного ёкало. А Ложкин уже натягивал на меня свою футболку.

– Как же ты, совсем голый? – попыталась я протестовать.

– Всю шкуру в клочья раздерете, – сказал мальчишка сердито.

Я швырнула туфли вниз и вспрыгнула на подоконник.

– А Сан Санычу-то что сказать? – подала голос Оля Волкова, тем же тоном, которым обычно интересовалась какой помадой подкрасить губки.