– Эй, детка. Хоть ночь, хоть полночь – деньги решают все. Захочу, и он будет тренировать тебя всю жизнь. Только дай знать, что этого хочешь ты.

Я молчала.

Тогда он тронул меня за подбородок.

– Это же Веретянов. Слышала о нем?

– Я знаю, кто это. Но я не выйду на лед.

Терпение Давида лопнуло.

В глазах зверя моментально сгустилась тьма.

Если он заставит меня…

Мама, если он заставит меня, то не видать ему больше солнца.

То не проснется он этим утром.

Если он заставит меня ступить на лед после того, как вас не стало, ему не жить.

– Когда ты последний раз выступала, Жас? Я думал, ты будешь рада.

– Когда? – я усмехнулась, – за день до того, как не стало моих родителей.

– Вот как…

Давид замер, не сводя с меня пристального взгляда.

Помял свой подбородок пальцами, о чем-то думая, а потом пригладил мои волосы. Так нежно, что стало до одури больно.

– И что, ты из-за этого бросила спортивную карьеру?

– Да.

– Жаль, но я не сторонник такого радикализма, Жас.

Я отвернулась, сбрасывая его руку со своих волос.

Если он заставит меня, я за себя не ручаюсь.

– Я не дам тебе погубить свою мечту из-за того, чего уже не исправишь.

– С чего ты вообще взял, что это моя мечта?!

Я повысила голос и тут же пожалела об этом. Села на трибуны и опустила лицо вниз.

– Смотри, – велел Давид.

Он засунул руку в карман, а после – вытащил оттуда фотографию. Мою фотографию.

Я была юна и заняла первое место на каком-то чемпионате. Я плохо помнила то время – память будто заблокировалась. Та жизнь перестала для меня существовать.

На фотографии меня обнимали родители.

– Эта девочка такая радостная здесь, – прошелестела губами, – это что, я?

– Ты, – усмехнулся Басманов.

Я подняла взгляд. Для него каждое слово – усмешка.

А для меня это адская боль.

– Точно, – процедила я, – а через год их не стало.

– Все, девочка, – вдруг разозлился Давид, – хватит ныть. Переодевайся и на лед. Ты будешь выступать для меня.

– Нет. И не проси.

Я не заметила, как включила сталь. Ту самую, за которую меня хвалил Монарх.

– Я просить не собираюсь, – он приблизился, – я говорю, а ты делаешь. Этой ночью ты выйдешь на лед. Если я захочу, завтра ты тоже выйдешь.

Я качала головой, а он продолжал:

– Я договорюсь, и ты возобновишь тренировки. Будешь выступать и побеждать, как и раньше. Я помогу.

– Нет, нет, нет!

Я качала головой как безумная!

Он хочет меня заставить.

Он хочет больше не видеть солнца.

– Мои мечты изменились! Не заставляй меня!

Я оттолкнула его руки, а он насильно прижал к себе.

– Ничего не изменилось, – отрезал зверь, – ты придумала себе клетку и упекла себя в нее. Я вытащу тебя оттуда, поняла?

– Ты же мой спаситель… – процедила я.

Давид был зол – он ждал благодарности и любви в моих глазах.

Или хотя бы должной благодарности.

Но встретил ненависть и сопротивление.

– Довольно, Жасмин. Пошла переодеваться и на лед!

– Даже не подумаю…

Давид встряхнул меня как тряпичную куклу и недобро прищурился:

– Ты забыла, кому принадлежишь?

Я тяжело задышала. Он тоже.

Его хватка причиняла боль.

– Забыла, чье слово будет последним? Ты моя, Жасмин. И ты будешь делать то, что я скажу.

Меня переклинило.

После короткого замыкания расслабились челюсти. И руки опустились вдоль тела. Я стала пластичной и податливой, когда вспомнила, ради чего я пришла сюда.

– Конечно. Я станцую для тебя, Давид.

– Так лучше, детка.

Зверь подобрел и приказал:

– Выбирайся из своего кокона. Я охренеть как хочу увидеть тебя настоящую.

Я кивнула. Я стану для тебя самой настоящей, мой нежный убийца.

Тебе не понравится, но я стану.

Я ушла переодеваться. Для меня здесь все было готово – Давид знал, что сумеет заставить меня.