Он покачал головой и погрозил сам себе пальцем, усмехнулся и только потом покосился на Рогара, с высоты жадно пожирающего взглядом весь Меаррский дол, от края до края.

– Эй, да ты слушаешь меня вообще? Соскучился по своей жене, а? А по детям? Сколько их у тебя, напомни?

Рогар неохотно разлепил губы.

– Двое.

– Вот! Я мечтаю о том дне, когда наши семьи попадут в Эру, чтобы жить тут с нами. Чтобы вон там… – широким жестом Симон указал вниз, туда, где высокий медноголовый Эффит по привычке запускал в воздух игрушку с лентами. Дети прыгали вокруг него, как мячики, и визжали, – …чтобы это наши дети вон там играли. Я мечтаю, чтобы все наши сумели перебраться в Эру!

Не дождавшись реакции, он повернулся к собеседнику и прищурился:

– Рогар?! Ты слышишь меня? У тебя такое странное лицо…

***

– Мой дей?! Вы слышите меня?! У вас такое лицо… что-то случилось?!

Рогар заставил себя встряхнуться, отвлекаясь на женский голос. Та, что шла сейчас рядом с ним, очень напоминала ему Ириллин: такие же мягкие руки, мягкий тон, мягкий взгляд. Если бы не белокурые локоны вместо темных, он мог бы в первые секунды после самозабвения перепутать, где находится и с кем говорит. Но Ириллин только с виду была мягкой, ей хватало достаточно смелости, чтобы напоминать собой стилет, обернутый в бархатный футляр. По крайней мере, пока жизнь с богом не сокрушила ее настолько, что она начала присылать Рогару черный плат в моменты их разлуки.

Однажды ночью она остановила его в полуметре от разлома – кончики пальцев его вытянутой руки уже почти что коснулись радужной стены. Подэра звала, Подэра пела, Подэра обещала ему то, что могла дать лишь она одна.

Забвение.

Безмолвие.

Конец.

«Они поймут, Рогар, – шептала тогда Ириллин и плакала, из последних сил упираясь в его грудь всем своим малым весом, – однажды они поймут, почему ты поступил так».

Что-то в нем действительно сломалось, раз он не сумел полюбить Ириллин после всего, что она для него сделала.

Впрочем, в глубине души ответ он все же знал. Его настоящей, искренней, чистой любовью, любовью с одного взгляда, всегда, с самой первой секунды была Эра и только она. Их роман развивался стремительно – одержимый, страстный с его стороны и податливый, но сдержанный с ее. Как и подобает всякой неравной связи, он отдал ей все, что имел, а она его ничем в ответ не наградила. И даже это не охладило его.

Тяжело конкурировать с целым миром, просто невозможно, ни одной женщине в его жизни этого так и не удалось. Наверно поэтому, совершенно одурманенный, опьяненный обрушившимся на него непостижимым чувством он так легко оставил там, позади, свою жену, богиню из Подэры. На человеческом языке Эры ее имя звучало бы как Исси. Рогар знал, что она так и не простила его за предательство.

Никто из богов не простил.

«Когда-нибудь они поймут», – шептала ему Ириллин, имея в виду людей, конечно же. Но прошли годы – не очень-то Рогар и ждал, но все-таки отмечал про себя – и ничего не изменилось. И тогда понял он: люди недогадливы просто потому, что никогда не были на Подэре. Не видели всех ужасов, которые окружали его с рождения. Уродливых существ, в которых постепенно превращались боги. Безумия, которое постигало тех, кому повезло не потерять былую личину. Смертельного огня и беспощадного шторма, которые все чаще обрушивались на их головы и дома. Медленной, мучительной стагнации, деградации, низложения мира богов.

Все познается в сравнении. Никто не сможет его понять.

– Пойдемте, мой дей. Вы не привыкли к солнцу Нершижа. Вам будет жарко, если долго так стоять, – голубые женские глаза смотрели на него с мольбой.