– Уже темнеет, – говорит он, наконец, догадавшись. – Давайте я вас провожу.

– Нет, что вы, не нужно. Я сама доберусь.

– Нет, все-таки пойдемте, – настаивает он, – только одну секунду…

Вукашин оглядывается на комнату, в поисках места, где можно оставить свою находку, в итоге кладет прямо на пол, а сам в два счета натягивает плащ, и они оба оказываются на лестничной клетке.

Спускаясь по лестнице, у них состоится обряд знакомства:

– А вас как зовут?

– Вукашин. А вас?

– Меня Талэйта. – отвечает девушка. – Вукашин Йорич, стало быть?

– Йорич? Нет. А-а…, – он оглядывается назад, – табличка эта… Она прежних владельцев. Я только въехал. Еще вот не успел перевезти мебель. И табличку не сменил.

– Хорошо… – Талэйта улыбается.

– Хорошо?

– Да, я надеялась, что вы не Йорич, потому что иначе оказалось бы, что не вы автор «Неба Австралии».

– А-а-а, – губы Вукашина сами растягиваются в улыбку – так вы прочли?

– Пришлось, иначе бы я вас не нашла.

– И как вам?

– Заинтригована. Необычно так… И название такое замысловатое. Но где же продолжение? Неужели растерялось в кафане дяди Цурры?

– Кого? – переспрашивает Вукашин, но тут дже отвечает с важным видом – Нет, продолжение у меня.

Они уже выходят на первый этаж. Нужно ли придержать дверь, или лучше пропустить девушку вперед? Тогда она может принять этот жест за ухаживания. Черт бы побрал эти условности!

– Дадите прочитать?

– Э-э-э,… продолжение, как бы так сказать… у меня в голове. Сейчас дел много, не успеваю сесть дописать.

– Жаль. Вам бы следовало быть поблагосклоннее к своим читателям.

– П-пожалуй…

Вукашин замолкает. Они выходят из подъезда, он придерживает дверь, пропуская Талэйту вперед, на сумеречный свет улицы. Внимательно оглядывает свою новую знакомую.

Как серьезно и в тоже время непосредственно она с ним говорит и держится. Если ей нравится его писательство, то – как не заискивающе, а свободно она себя ведет. А если не нравится, то – как сдержанно и благородно поддерживает его старания. Вукашину так и не удается с первой попытки разгадать настроение спутницы, и они идут дальше.

– Как же вам удалось оттуда сбежать? – вспоминает Вукашин, невольно улыбаясь.

– Ах, это тот еще анекдот, – беззаботно отвечает ему смехом Талэйта. – Вы когда так стремительно умчались, дядя Цурра – хозяин того кафана, в котором мы встретились, вернулся к столику, и заметил, что вы не… забыли оплатить ему шливовицу. Потом, все так же в одном башмаке, он подошел ко мне и отчитал меня за то, что я привела вас. Не знаю почему, но он принял вас за моего друга, который вступился за меня.

– Вступился? Но я же убежал.

– Вот именно так я ему и сказала.

– А он что?

– Пожал плечами, что такие в наше время рыцари, и взял с меня за шливовицу.

Вукашин еще пристальнее всматривается в лицо Талэйты. На иронию не похоже, но как же непринужденно и легко она держится. Словно они знакомы тысячу лет.

Талэйта не славянка, очевидно. Она не похожа ни на сербку, ни на хорватку, ни на боснийку, ни на албанку. У нее черные, как смоль, волосы, волнами ниспадающие на плечи, но не такой как у других девушек родом из знакомой тебе Шумадии.

И голос. Он, звонкий, отдает послевкусием какой-то детской прямоты, бесстрашия. Талэйта – вот она, идет рядом, перепрыгивает через белградские лужи.

Вукашин, стараясь не выпускать из вида Талэйту, поднимает голову на верхушки домов, обрамленные красным отражением заката, и в ответ улыбается городу.

Ах, Белград…

**** **** ****

– …еще сто лет назад эти улицу и Белградом-то не считали. Места эти были вне его стен, то есть за пределами города. Изначально, тут обитали наши предки – балканские и румынские цыгане, которые скрывались от гонений в Тимишоаре. – Талэйта замолкает, но лишь на мгновение. – Все вместе, бедняки, беглецы и чужеземцы – наши предки отстояли город во время турецкой осады… Это уже потом, спустя много лет, Скадарлия стала частью современного Белграда.