– Лука – демиург, ваятель, а Кристиян исполнитель, причем не очень утонченный, как мы все знаем. Его мнение можно учитывать, но не как единственно существующее.

– Погоди, ты действительно считаешь, что Лука у нас творец? Тебе нравятся его пьесы?

– Не все, разумеется. Но он творец. Он занимается тем, что ему нравится, что приносит ему удовольствие. Он творит. Он в творчестве. Он и сейчас, пока идет с Тияной, небось, об этом же и судачит – об искусстве и других мирах, которые он создает. Конечно, он творец.

Талэйта задумывается о чем-то своем, и выпускает из виду молчание Вукашина. Оно напряженное, невыраженное, явственное нависает над ними.

– Я вот так не смогла бы, – добавляет Талэйта. – Я люблю воспроизводить красоту мира в красках, на холсте. Но я воспроизвожу мир. Я не могу нарисовать то, чего нет в природе, сделать это красиво, придумать. Я могу постараться лишь как можно ближе повторить красоту. И от этого я иногда хочу забросить кисточки. А тебе и Луке я завидую даже.

– Мне? – изумляется Вукашин.

– Ты ведь тоже писатель.

Вукашин снова надувается, не успев оттаять от предыдущей обиды.

«Тоже»!

Вукашин задумывается. По большому счету, за все месяцы, проведенные в коллективе, он так и не стал ближе к дописанию своей поэмы, но почти об этом не распространяется. Талэйта помнит об этом с самого начала, с того момента, когда все и началось. Вукашин внутренне улыбается.

«Нужно как-нибудь сесть дописать».

– Ты что сердишься на что-то, Вук? – спрашивает Талэйта?

– С чего ты взяла?

– На лице видно же. Голодный, что ли?

– А ты замерзла – вон щеки все красные. Тоже все видать.

Под ее домом в общине Земун – большим, двухэтажным, вы привычно стоите подолгу.

– Зайдем? – зовет Талэйта.

– Нет, поздно уже.

– Тем более, все спят. Поешь.

– Нет, пойду я.

– Осторожно иди.

– Ага.

Неловкое молчание, пауза.

– Что-то руки озябли, дай обниму тебя, что ли – говорит Вукашин и приближается к Талэйте. Та улыбается, но не отвечает на его объятия, и отступает на шаг.

– Ты чего это?

– Страшно мне в канун Савиндана с волком обниматься.

– А-а-а… – Вукашин окончательно краснеет. – Ну, тогда я зарядку сделаю.

И принялся с распростертыми руками приседать и наклоны делать. Талэйта с интересом наблюдает, а потом и сама пускается в легкий пляс.

– Мы как сумасшедшие, да? – спрашивает она, через время.

– А кто нас видит? Только звезды? – отвечает запыхавшийся Вукашин. Он заканчивает упражнения, Талэйта тоже останавливается.

– Ладно, что я – волк, разобрали. А твое имя что значит?

– Талэйта с цыганского – означает «маленькая девочка».

– Ты серьезно?

– Нет. Просто хочется, чтобы ты так думал.

– Ладно. Пусть «маленькая девочка». Тогда до встречи в доме отца Милоша. Доброй тебе ночи!

– И тебе, серый волк.

**** **** ****

Дом отца Милоша огромен – это поистине особняк. Расположенный в Бела Црква26, он стоит в гуще леса, так напоминающий Вукашину его родную Шумадию.

Приехав накануне, в пятницу, все гости Милоша устраиваются в большой гостевой комнате. В ней, расставив по углам ненужную мебель, большая компания, устилая всеми собранными с комнат коврами пол, усаживается прямо у большого камина.

– Продолжение сочельника, – объявляет Яков, а в его глазах пляшут огоньки пламени.

– Давайте погадаем, – предлагает Славица.

– На что? Жениха тебе искать снова? – шутит Йожин. Все смеются, кроме Милоша. Он по-хозяйски предлагает всем друзьям редкие экземпляры алкогольных запасов своего отца.

– Говорят, в Савиндан знамения случаются, так что давайте знак у Вселенной спросим какой-нибудь? – продолжает Славица. – Только это должно быть что-то, что нас всех объединяет, не то знак будет непоказательный.