По общепринятому среди родственников жены мнению, Лёша переспал со Светой, и Лена ушла от мужа к родителям.

В соответствии с Лешиной версией, он нашёл любимого читателя и ушёл вместе с ним в Город…


Нас теперь до утра не трогать,

Не будить, может быть, мы уснём

Хоть на сколько-нибудь, у соседей

Сигналы точного времени,

Молчат телефоны, провода перерезаны,

Нас не будите, до утра не будите,

А если срочное что-то – звоните,

Но не рано…


Разбудили-таки.

– Лёш…(сонно-монотонно, где-то в районе его лопаток)

– М?..

– Я одним ухом твоё сердце слышу, а в другом вроде телефон звонит…

– Мг…

– Вправду звонит…

– … рядом…

Неслышное движение девичьей руки, высунутой из-под одеяла. Гулкий звук, с которым трубку неловко сняли с аппарата.

– Алё… Здравствуй, мамочка… у него… Мг… Леша, мамочка говорит, что ты извращенец…

– Сама извращенка…

– Мамочка, Лёша говорит, что ты сама извращенка… Конечно пойду… Я тебя тоже люблю…

Нежные руки обвили его, оставив телефонную трубку, сонное тепло согрело шею.

– Мне в школу пора. Будешь чай пить?

– М… буду спать…

– Ты позвонишь?

– М…

– Я?

– Мг…

Он раскрыл глаза, разбуженный её поцелуем, сохранил свежий и чистый образ любимого читателя, зная, что его ему хватит на весь день…

Вновь проснулся от звучания чьего-то гулкого голоса, – казалось, этот голос проникал во все уголки комнаты, пролезал даже к нему под одеяло.

Участковый. Уже с утра растрёпанный и хмурый.

– У тебя открыто было, – сказал участковый, – думал, – ждёшь…

– Жду, – подтвердил Лёша, едва открыв глаза. – Тебе чего?

– Малая уже ушла? – спросил участковый, прекрасно зная хитросплетения семьи Ефремовых с молодыми писателями.

– Мг…

– Ну и, слава Богу, – обрадовался участковый. – Это… Курить есть?

– В пальто.

Участковый рванул, было в прихожую, словно вспомнил о чем-то, вернулся обратно на стул, стоявший перед кроватью.

– Тебе пригодятся, – пробормотал он.

– Чего? – Лёша привстал на постели.

Отчаянно смущаясь того, что вот, мол, какая невыгодная роль ему выпала, участковый вынул из планшета серый лист бумаги.

– О, нет! – Лёша рухнул обратно на подушку; с мольбой посмотрел на участкового.

– Мне на работу нужно… и ещё в одно место, – сказал молодой писатель.

– Да ладно, какая работа… Скажи «спасибо», что наручники не надеваю, – отозвался участковый.

– Спасибо, – буркнул Лёша; решил попробовать ещё раз. – Слушай, приходи вечером, как всегда, на ночь меня запрёшь…

– Ну не могу я! – плаксиво закричал участковый. – Это ж заява, документ, мать его!

– Скажи, что дома меня не нашёл.

– Да знают уже, что ты дома…


…на циферблате лет,

стрелу назад я передвину…


…Тогда молодая семья снимала не квартиру – целый дом недалеко от парка «Сту Джиз», огромный дом, с появлением в нём Светланы превращавшийся в театр двух актёров и двух зрителей. Они, не сговариваясь, избегали постельных сцен, это превратилось в целый механизм, отработанный в действии два весенних месяца, но все механизмы имеют свойство ломаться и однажды какая-то пружина лопнула в нём и на пороге большущей комнаты (очевидно, гостиной) с тяжёлыми бархатными портьерами, которые при стирке заставляли буксовать винт стиральной машины, Света появилась абсолютно голенькая, беленькая, укрывая грудь руками, напуганная своим собственным поступком, и произнесла дрожащим голосом: «Я несколько не одета…»

Это была цитата. Нужно было или доигрывать до конца, или переписывать всё заново. Лёшу изумил не вид обнажённого тела, а обилие родинок; это возбуждало сильнее наготы, и превращало Светлану в совсем уж ребёнка… и ещё носочки: серые, с синей полоской на щиколотке…

Лёша выбросил белый флаг. Выбрал трусливую середину. В голове шумело и гудело, когда он, крадучись, приблизился к девочке и поцеловал в никому непослушные губы так, что родственники жены, узнай обо всём этом, тихо отправились бы в мир иной…