Он забыл обо всём этом на следующей же неделе, вспомнил, когда Света позвонила на очередную квартиру, арендуемую молодой семьёй и произнесла примерно следующее:

– Мама говорит, что вы, ну… Это самое, так, просто от нечего делать… (вздох)… ПИШИТЕ!

– Чего? – переспросил он, подозрительно нахмурившись.

Это «чего» вернулось к нему много позже, отражённое детской памятью. Пожалуй, именно Светлана упорядочила в нём систему «думать-говорить» именно в такой последовательности. Это не единственный пункт, за который девочка несла ответственность, сама того не ведая. В какой-то книжке, скорее всего в той, что подарили ему коллеги по конторе, узнав о его незначительных переменах в личной жизни, Леша прочитал, как дети вызывают перемены в собственных родителях. Если следователь Соколов жаждал извращений, то путь найдёт их в переменах произошедших с Лёшей Разумихиным, молодым писателем, находящемся под влиянием семнадцатилетнего ребёнка.

Так Света, почти играючись, доказала Леше, что львиная доля его творчества понятна и доступна только ему самому. Завязка, развязка, кульминация развязка – в Лёшиных сочинениях всё это происходило в одном единственном месте, – в Городе, – а значит одни и те же персонажи, те же места действий. Как фотографии уютного уголка, сделанные с разных точек. Света не сразу в этом разобралась, ходила по его следам, послушно следуя указаниям: в конторе сказали, что он в редакции – девочка шла в издательство; в издательстве, что он в агентстве – отправлялась в рекламное агентство, чтобы узнать: «А кто это такой – тот же самый..? А это они где, там же где и..?» Ниточками складывался её маршрут в поисках создателя. Биологические часы Светланы не были выставлены должным образом, наверное, с самого раннего детства привыкла поздно ложиться и рано вставать и однажды…

Однажды Лёша заскочил в контору за какой-то забытой мелочью, а там, на кушетке спал ребёнок, заботливо укрытый одеялом, спал под одинокое стрекотание пишущей машинки секретарши Зои. На часах светилось «22» с незначительными минутными довесками; вполголоса Лёша раздражённо втирал улыбающейся Зое: «Ну что, трудно было объяснить, что Дима в рассказе, и Дима в «Чертополохе» – один и тот же Дима?! Ты же читала всё это сама, всё знаешь, святая корова!»

Соизволив оторвать взгляд от печатаемого, Зоя ответила: «Я не корова, а девочка тебе пришла, а не к какому-то Диме…»

Эту идею следовало распорядить на шестиугольники. Сложить из них футбольный мяч и отфутболить далеко-далеко за горизонт, но вот ведь какая презабавнейшая штука: Лёша футбол с детства терпеть не мог.

Как бы там ни было, секретарша Зоя ни в чём не виновата…

– … Лёш…

– М?

– Телефон звонит…

– Мг…

В сравнении с громоподобным раскатом домашнего телефона, треньканье телефона в конторе звучало беспомощным писком. Лёша работал здесь уже не первый месяц, но всё никак не мог привыкнуть к этому различию.

– Алло.

– А я сегодня в школу не пошла, – сказала Света, – сказала, что заболела, мама мне поверила…

– И тебе, Светлана, тоже здравствуй, – отозвался Леша, с удовольствием превеликим оторвавшись от тягомотины, связанной с рекламным прославлением итальянских умывальников.

В офисе, за его спиной возникло оживление: Свету здесь знали ещё с «Весёлых Каникул…»; превращение «племянницы» в «любовницу» в шок никого не повергло, прикалывались по-доброму: то «Особенности подросткового воспитания» подсунут, то «Лолиту» Набокова на испанском языке (Лёша хохотал, представляя себе Ло, болтающую на испанос).

– Привет передай.

– Света, тебе привет, – сказал Леша.