На всякий случай Леша выпросил пудреницу у секретарши Зои, – чтобы вовремя замечать появления Дианы и снимать ноги со стола, но все, кто появлялся в конторе, спрашивали: «Лёша, а на фига тебе пудреница?» и тут же принимались насвистывать «Го-лу-ба-я лу-на-а-а..!»

Мало кто заметил, что он сначала устроился в офисном кресле, а потом уже снял пальто; совершив всё это в обратном порядке, Лёша отправился в редакцию, не сказав никому и слова о своих планах…

Редактор в издательстве был невнимателен, нетерпелив и мало предупредителен – как мент, честное слово! Внешний вид и внутреннее состояние молодого писателя нисколько его не смущали; менторским дребезжащим тоном редактор вещал:

– … Поймите, семнадцать лет – это далеко от скандальности. Разве может привлечь читателя секс в семнадцать лет? Ну, пусть двенадцать, пятнадцать, в конце концов, но и это уже без пяти минут банальность!

– Без проблем, – откровенно безразлично сказал Лёша. – Двенадцать, пятнадцать, десять, двадцать… пусть главный герой спит с новорожденным младенцем. Любой каприз!

– Да, кстати, – редактор зашелестел страницами блокнота. – Вы определились с названием?

– Ну конечно! – бодро воскликнул Лёша.

– И..?

– «Нате, подавитеся!»

– Простите, не понял, – промямлил редактор; по лицу было видно, что не понял, мог бы и промолчать.

– Извините, у меня был тяжёлый день, – Лёша улыбнулся оправдательно и подхалимно. – Оставим прежнее…

– Значит «Чертополох»?

– Значит «Чертополох», – кивнул Леша.

– … и подумайте над возрастом героини…

– Я подумаю, – пообещал Лёша, вставая со стула.

– И – маленькая неувязочка, небольшая деталь, ваши данные – для налоговой…

Подняв глаза к потолку, Лёша порылся во внутреннем кармане пальто, выудил узкую визитку, на которой значилось:

Антон Кулемичев.

Город, проспект Панфилова, 114

Удивлению редактора не было границ.

– А как же…

– Разумихин – это мой псевдоним, – скромно потупив взор, пояснил Лёша.

«Вот ведь подача, – думал он, покидая издательство, – для литературы семнадцать лет – это скучно, а на нары человека посадить – в самый раз…»

Липовых визиток него был полный карман. В Университете это называли «пропагандой мечты» – раздача визиток с липовыми именами, фамилиями и адресами. Лена считала это остаточным явлением детства. Галя – «белой горячкой». Мнения исчерпались – жаль, что никто не спросил мнения у Лёши.

Обычно к подъезду, где находилась его квартира (после развода Лена вернулась в родительские апаратменты, оставив ему удел скитаться по чужим квартирам), Лёша подходил, пересекая двор по диагонали; задолго до его появления, за многие годы местные жители микрорайона вытоптали солидную тропу, автомобилем можно было проехать.

В этот день Лёша почему-то изменил традиции: задумался на секунду у края чрезмерно выступающего бордюра, и двинулся по тротуару вдоль дома, всеми силами игнорируя подростковую виноватость и грусть, поджидавшие его в сердце двора, около наполовину вкопанных в землю тракторных покрышек.

Проще игнорировать несущийся поезд, став прямо на рельсы.

Она вскарабкалась на него по всем семейным правилам, перебросив вперёд кокетливый школьный рюкзачок. Если семнадцатилетнего подростка на себе Лёша мог пережить и жить как-то дальше, то рюкзачок ударил его прямо в живот, сбив дыхание.

– Здравствуй, Света, – прохрипел он.

– Приве-ет! – сказала она прямо в его ухо.

– Как мама? Не болеет? – немного подсадив девочку, он пошел дальше.

– Не знаю, – сказала Света, ткнувшись губами в воротник его пальто. – Я её со вчерашнего дня не встречала…

– Ты в неплохой команде…

– Чего?

– Не «чего», а «что». Ты в неплохой команде, – повторил Лёша. – Я её тоже со вчерашнего вечера… Светка, а ты потолстела.