– А если не оставлю?

– Посадят. Я посажу, – уточнил Соколов.

– За что? – удивился Лёша.

– За совращение.

– Светка – совершеннолетняя. Ей уже семнадцать лет…

Соколов вздохнул, прикрыл на секунду уставшие грустные глаза.

– Её мать спит с полковником милиции, – сообщил он, переполненным терпением голосом.

– С полковником? – переспросил Лёша; хмуря лоб, попытался припомнить Светкиного отца.

– Не-ет. – убежденно протянул он. – Её мать спит с этим, как его… ВАЛТОРНЕСТОМ! – вдруг выкрикнул Лёша и захохотал, запрокинув голову. Чуть вместе со стулом не упал.

– Замужняя баба может спать не только с мужем, – заметил следователь, и смеяться Лёша перестал. В кабинет к Соколову его привели из камеры предварительного заключения; ночь в КПЗ может заставить поверить в то, что замужние женщины действительно могу спать не только с мужьями, особенно если муж – валторнетист.

– Послушай: ты – здоровый, молодой и умный мужик, – заговорил Соколов. – Зачем тебе всё это нужно?

Если бы на его месте сидел кто-то другой, Лёша не поверил бы в искренность сказанного. Но на месте следователя Соколова сидел следователь Соколов и, к счастью, никто его заменять не собирался.

– Ни фига она мне не сделает, – хмуро заметил Лёша.

Пришла пора удивляться следователям милиции.

– Отчего ж не сделает?

– Это мой Город.

– Что?

– Город, в котором я живу – это мой Город, – повторил Лёша, предвидя реакцию на свои слова. Соколов криво усмехнулся.

– Ты бандит? – спросил он.

– Нет. Я писатель, – ответил Леша.

– А «крыша» у тебя есть?

– Нет. С полковниками милиции я не сплю, – Лёша стремительно встал со стула. – Я согласен. Давайте заявление…

Он взял со стола серый лист бумаги, исписанный крупным широким почерком. Ладонь с волосастыми пальцами прихлопнула лист к столу.

– Да бросьте, – сказал Лёша. – Это уже стало традицией…

Размахивая заявлением в воздухе, как будто оно недавно было написано чернилами и не успело просохнуть, Лёша шёл по коридору, приветствуя прибывающих на службу сотрудников четырнадцатого отделения милиции. Он имел здесь успех – отнюдь не как писатель.

Распахнув наружную дверь, Лёша выглянул в пасмурное октябрьское утро, дверь тут же захлопнул, подошёл к пуленепробиваемому стеклу, за которым во весь рот зевал дежурный.

– Извините, а другого выхода у вас здесь ещё не сделали? – осведомился Лёша; узнав о неизбежном, вздохнул и вышел на крыльцо.

На лавочке, предусмотрительно постелив газету, его ждала Лена. Бывшая жена. Немногим старше Лёши. Когда-то вместе учились – в этом «когда-то» и поженились. Расставив руки в стороны, словно в нелепой мольбе, Леша сошёл в объятия бывшей жены, сделав скорбное лицо: «Здравствуй, ягодка моя!» Нельзя сказать, что она, сломя голову, бросилась ему навстречу, но обняла в ответ. Лёша подумал, стоит ли хохмить, что-нибудь вроде: «О, у тебя сиськи выросли!», решил, что не стоит.

Лена что-то сказала.

– М?..

– Опять двадцать пять, – повторила она.

– Мг…

В своей памяти Лёша попытался вызвать некий пароль взамен скучного «давным-давно», или «когда-то…»

– Есть хочешь? – спросила Лена.

– Нет, здесь кормят… Мне, вообще-то, на работу пора, – Лёша вздохнул, оторвался отбывшей жены с заметным сожалением, потёр щетину на лице.

Взгляд Лена немедленно остановился на листе бумаги в руках бывшего мужа.

– Что это?

– Стихи, – сказал Лёша, торопливо сунув заявление в карман пальто. – О вечном. Муза посетила в КПЗ. Давай ты меня вечером покормишь – мне сейчас на работу. И стихи заодно почитаю. Если захочешь…

Пожалуй, пасмурное осеннее утро может порадовать лишь того, кто провёл ночь в отделении милиции, – Лёша радовался, радовался как ребёнок. Расставшись с женой, у него вышел «циферблат» – и далее: