У меня был друг Мишка Черкасов. Как-то сидим, он и говорит: «За двадцать километров пошел бы, если бы знал, что там дадут миску каши». На дворе – минус тридцать, он оделся и побежал в воинскую часть. Просит у солдат что-нибудь поесть, они говорят: «Беги за котелком». Он вышел на улицу, покумекал и решил: «Пока буду бегать за посудой – ничего не достанется». Возвращается назад и говорит солдатам: «Лейте!», и подставляет шапку-ушанку. Солдат взял и вылил ему в шапку весь черпак.

Пока Мишка добежал до детдома, отморозил уши, но – суп донес, и немудрено – шапка была полна льда. Вывернули лед в тарелку (тарелки были металлические), разбили его на кусочки, и каждый из обступивших Мишку сосал льдинки супа, а девочки оттирали кормильцу уши. Сейчас и представить трудно, сколько было радости, что Мишка принес еду для всех нас.

…Осенью заготавливали дрова в лесу, находившемся на горе. Деревья валили, обтесывали, потом распиливали, кололи на поленья и складывали в штабеля… Дома мы никогда не делали подобного, потому что – городские, а здесь такие толстые бревна нужно было пилить и колоть. Доставалось!

…Не удивлюсь, если «магистры» именитого телевизионного Клуба знатоков не ответят на вопрос: «Что такое “макуха”»? А, между прочим, для нас, мальчишек военной поры, «макуха» была величайшим лакомством.

Представьте, тихонько пробираешься в кладовую и запускаешь руку в бачок, где вымачивался харч для лошади, а там, глубже, находишь великолепный жмых, он же – «колоб», он же – «макуха». И потом хоть целый день жуй и соси ее…

…У нас в классе учился сын директора маслозавода. Дети есть дети, сидим на уроке, в «морской бой» играем. А он за нашими спинами ест хлеб с подсолнечным маслом. Запах – на весь класс.

Кое-кому из нас стало не по себе, но – смотрим – нет учительницы, смотрим – она на полу лежит. Она тоже голодная, услышала этот запах и упала в обморок. Наши девочки отвели ее домой.

…Однажды собралось нас несколько мальчишек, самых отчаянных, решили убежать на фронт. На наше счастье, приехал в детдом капельмейстер: его и поныне помню – капитан Гордеев. Он отобрал четверых мальчиков с музыкальными способностями, в том числе и меня.

В армию нас провожали всем детдомом…[29]

Ковалёв Семён – воспитанник пионерского лагеря «Ратомка, в 1941 г. ему было 9 лет, воспитывался в детском доме № 1, а с августа 1944 г. – в дет ском доме № 7:

– Из пережитого во время эвакуации мне почему-то запомнилось не самое страшное и ужасное, а вот такой случай: сели на пароход и едем в Хвалынск. Изголодались чертовски, и вдруг нам сказали, что будут кормить кашей. Уже и тарелки расставили на столах палубы вдоль одного борта. Мы, не сговариваясь, ринулись к столам – пароход накренился, и каша вместе с тарелками полетела за борт.

Помнится, в детдоме мне приходилось учиться столярному делу. Учился этому ремеслу охотно – и доволен, в жизни пригодилось.

Пока еще не забылось, как вместе с другими детьми довелось работать на прополке в подшефном колхозе. Бывало, тянешь осот, и не под силу – зовешь кого-нибудь на помощь.

Запомнилась и сдача крови для раненых солдат и офицеров. Кровь сдавали охотно, понимали, чем быстрее поправятся бойцы нашей Красной Армии, тем скорее окончится война. Но дело в том, что сами-то мы были слишком слабыми, и случалось, что после сдачи крови кружилась голова…

Позняк Ольга – воспитанница пионерского лагеря «Ратомка», в 1941 г. ей было 10 лет:

– В июле сорок первого в Хвалынске было тихо и красиво, а нам, эвакуированным подросткам, было неспокойно и не до игр. Уж слишком одолевала тоска по родным и близким, оставшимся в родной Беларуси. Где они? Живы ли? Долго ли длиться этой ужасной войне.