Соколова (ахрамович) Галина – воспитанница Ратомского пионерского лагеря, в 1941 г. ей было 12 лет, находилась в детском доме № 1:

– Удивительно, но никакой истерики, будто это явление не наяву, а в кино. О войне догадывались, но чтоб вот так… Все, что случилось, – нежданно-негаданно – кто же мог понять, что это и есть начало изнурительной и долгой войны! Этот и следующий день были днями ужаса и смятения. И вблизи и вдали – пожары.

Робейчиков Марлен Яковлевич – воспитанник пионерлагеря «Ратомка», в 1941 г. ему было 11 лет:

– Не слушая воспитателей, мы все равно залезали на деревья и наблюдали за воздушными боями, как будто смотрели кино. Плакали не от страха, а от жалости, когда горели наши самолеты. На второй или третий день войны была общая линейка, и замдиректора объявил, что наш пионерский лагерь эвакуируется, мы уже знали, что горит от бомб Минск, что нас повезут куда-то… дальше от войны.

Я хочу рассказать, как мы собирались в дорогу. Велели нам взять чемоданы и сложить в них только самые необходимые вещи: майки, трусы, носки, носовые платки, пионерские галстуки. Лично я галстук положил сверху. В моем воображении рисовалось: встретят немцы, откроют чемодан, а там – на виду красный галстук. Не боюсь!

25 июня заместитель начальника лагеря, которого дети звали дядя Моня, принял решение эвакуировать пионерлагерь. Он договорился с начальником станции Ратомка, что тот остановит на двадцать минут какой-нибудь эшелон и посадит туда детей. Точного времени никто не знал, поэтому продукты (к счастью, их завезли до конца лета) принесли на станцию заранее и замаскировали ветками, оставив сторожа.

Марлен Яковлевич Робейчиков

Со страхом, то и дело глядя на небо, где в любую минуту могли показаться фашистские самолеты, дети, наспех прихватив часть постельного белья и продуктов питания, сколько были в силах унести, покинули пионерлагерь и по знакомой тропинке, пока еще окаймленной васильками и ромашками, двинулись в сторону железнодорожной станции. А там их никто не ждал. Однако коллективу пионерлагеря повезло: вагонам, хоть и товарным, были все рады. Разместились быстро, без суеты.

Отправления долго ждать не пришлось. Вагоны с каким-то странным скрипом тронулись. Эшелон шел медленно, с частыми, порой длительными остановками. От Ратомки до Минска всего-то километров двадцать, но поезд шел весь вечер и ночь… Измученные дети и их воспитатели наконец-то добрались до Минска и увидели в ночи город в огне пожаров… Кое-кто из детей при подъезде к Минску намеревался сигануть с поезда и добраться домой, но, увидев пламя пожаров, поостыл.

Лейбман И. – воспитанник лагеря, бывший минчанин, ныне житель г. Саратова:

– Обычно с вокзала новый Дом правительства был не виден, но закрывающие его здания уже были разбиты, и сквозь дым я вдруг различил наш Дом правительства, только красный флаг над его крышей стал черным от копоти… Наш начальник не велел нам выходить из вагонов и сам не пошел разыскивать свою семью, а под бомбами побежал добывать для нас паровоз, и уже через час мы ехали в глубь России. В Хвалынске он сдал нас тамошним педагогам и ушел на фронт[27].

Соколова (ахрамович) Галина:

– У вокзала почему-то простояли до утра. Едва наступил рассвет, ока зались под бомбежкой. Началась паника. Если бы не дядя Моня, наш начальник, сказать не берусь, чем бы могла закончиться паника. Дядя Моня сумел всех успокоить. Он заставил всех лечь на пол и резко оборвал свою жену, истерично кричавшую: «Тебя на всех не хватит, нужно и о себе думать!..» Когда все стихло, он размышлял вслух: «Конечно, при бомбежке из вагонов лучше бы выскакивать, но ведь в такой суматохе недолго и детей растерять…»