Вышло, что проходил в людском одиночестве остаток жизни. Из друзей – только книги: Вольтер, Руссо, Гегель, Мор. Любимые Платон и Шекспир. Спасибо управляющему, не пошли тысячи томов, любовно собранные батюшкой и дедом, на растопку.

Первые лучи солнца уже начали золотить пестрые от корешков книг стены, когда пан Адам Еленский задремал. Стоя. Подпирая искалеченной рукой высокий шляхетский лоб, наконец-то забылся чутким сном бывшего каторжанина.

Скрипнули двери, но старик лишь поморщился во сне. Никого он не ждал. Кому нужен калека с клеймом бунтовщика и матерого сидельца? Усадьбу Еленских с поры польского мятежа обходили стороной не только добропорядочные обыватели, но и лихие люди.

Всякие слухи ходили про Адама: будто бы на пасху он пьет кровь прямо из горла свежеубиенного петуха. Придурочный Юзик, деревенский идиот и пастух по совместительству, клялся здоровьем матери, что сам видел. Впрочем, трепло Юзик был известное, и матери своей он не знал, так как подкинули его к Иказненскому костелу еще младенцем, давно, что и никто точно не помнил когда.

Тем не менее, судачили о пане Адаме разное, и люди сходились во мнении, что в сибирских лесах пан Еленский точно продал бессмертную свою душу дьяволу и набрался колдовской силы. Обращались к страшному старику лишь по крайне нужде, если травма какая, как, например, пропоровшие на сенокосе бок Яну Мартынову вилы, или когда малого надо было с того света вытащить. В таких случаях помощь ужасного калеки была действенной: почти всех вытаскивал из когтей костлявой. После такого лечения, правда, на год лишали его причастия, но то дело житейское, главное человек живой оставался.

… Мишка встал на пороге, в ужасе оглядывая логово колдуна. Хотел было убежать, пока не поздно, но чертов характер (Марута я, или нет?!) заставил успокоиться дрожащие от страха коленки и осмотреться. А все дурацкий спор с младшими Мальчехами: а слабо зайти к колдуну Еленскому в его берлогу? Не слабо! И, сказать по совести, самому интересно, что там внутри, за пыльными стеклами остроконечных окон? Может, головы пропавших по весне братьев Довбеней развешаны по стенам. Или икона с мордой сатаны в углу. Мишку аж передернуло от нарисовавшейся в голове жуткой картины, но кое-как уговорил себя и рискнул глянуть, что там, за окнами?

Странно, но чувство было такое, что не логово злого волшебника тут, а скорее костельная библиотека. Хотя куда там! Ксендзу Зыгмонту Карловичу и не снилось такое великолепие. По всем стенам до самого четырехметрового потолка – книги, книги, книги. Огромные с красными корешками и золотым тиснением, толстенькие, черные от времени, синие, оливковые, бордовые – у Мишки аж в глазах зарябило от такого богатства. Про страх как-то забылось, когда посреди комнаты увидел диковинного зверя о трех ногах. Что за машина такая? Бока отливают благородным орехом – отличать породы дерева еще батя учил, – изгибы, словно у перебродской красотки Манефы, а прилавок улыбается белыми, как кость, зубами.

– Вот она – адская машинка! – подумал Мишка. – Сюда, в эти зубы, небось, и засунули бедных Довбеней, а кровь, наверное, стекала вниз. Жуть! Но интересно!

Была не была! Открыл тихо, без скрипа, резные двери со скалящимися львами вместо ручек. Просочился мягко, словно утренний туман на поле. Оробел поначалу, чуть не выбежал обратно. Но совладать с природным любопытством не вышло, и Мишка решился: осторожно подкрался и краешком пальца решил тронуть зубастый рот адской машины. Всяко успею руку-то отдернуть! Тронул.

… И раздался медленный раскатистый гром. Мишка присел и чуть в штаны не наложил от страха, когда из тени у окна вышла белесая фигура привидения-старика. Быстро сообразив, что убежать от нечистой силы не получится, Мишка неистово закрестился: «Чур меня! Чур меня! Изыди, сатана! Отрекаюся!» Больше ничего путного в голову не шло, и Мишка тоненько и протяжно заскулил: «Ма-мо-очка! М-а-а-а-мочка!».