– Я поеду, – повторила Анжелика.

– Сестра, это не тот дом, в который тебе следует ездить… – начал возмущённо Анжей.

– Я знаю. Именно поэтому я туда отправлюсь, – усмехнулась Анж. – А если ты страшишься за мою нравственность – что ж, уверена, что ты защитишь меня от приставаний всяких дерзких личностей.

Брат недовольно взглянул на неё.

– Ну же, глупый, – зашептала она. – Я уверяю, что твоя Марьяна забудет про Бенкендорфа и вернётся к тебе.

Анжей кривовато усмехнулся.

– Договорились. Завтра я еду туда в семь. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Но… там вообще-то много народу бывает. Тебя увидят, слухи пойдут. И дядя тебя таки пристукнет, когда узнает. В монастырь запрёт.

– И? Все знают, что я вообще-то ей родня, – надменно проговорила Анжелика. – Что ты так беспокоишься?

– Потому что в случае чего меня могут продырявить из пистолета за твою честь, – сердито произнес Анжей. – А мне ещё пожить хочется.

– Не беспокойся. Свою честь я всегда защищаю сама, – ответила его сестра, и, обмахнувшись красивым веером из белых страусовых перьев, пошла искать знакомых. Сегодня ей было скучно. Она даже выслушала от нечего делать хвастливую болтовню её давнего поклонника Казимежа Ожаровского, весьма обнадежив того по части матримониальных изысканий, которых он не оставлял. Впрочем, Анжелика Войцеховская только притворялась, что слушает его, а сама пошагово обдумывала первую комбинацию, которая могла привести ненавистную ей придворную партию к краху. «Никакой сестры нам не нужно, когда есть брат. А Дотти не дура и что-то пронюхала. Или ей муж рассказал», – пришло ей в голову. Потом она вновь посмотрела на князя Долгорукова. Адам говорил ей давеча, что его хамство накануне Аустерлица весьма разозлило Бонапарта, который из-за этого и решил не давать Александру спуска. Вспомнились ещё слухи, что «курва» Марьянка спала с этим идиотом. Или тот похвалялся этим фактом. Но то, что он дрался из-за неё на дуэли с кавалергардом Бороздиным, было истиной. Долгорукову прострелили правую ногу, пулю долго не могли вынуть, и даже поговаривали, что конечность князю таки отрежут. «Лучше бы отрезали», – кровожадно усмехнулась Анж, представив, как князь Пётр ковыляет на костылях. Её визави мигом счёл, что она нашла нечто смешное в анекдоте, который тот рассказывал, и, чтобы сделать ей приятное, сам зашёлся в истерическом смехе. Княжна Войцеховская под благовидным предлогом удалилась от него, а сама прошла дальше, искать других приятелей и приятельниц.

***

Князь Долгоруков и граф Ливен, тем временем, вышли в курительную комнату.

– Ты вообще дурак? – накинулся Кристоф на своего друга, как только они остались наедине.

– Эй, полегче, выбирай выражения, – обиделся Пьер. – Что я такого сделал?

– На кой черт нам этот Dummkopf Уваров? – граф аж разозлился, что с ним бывало нечасто.

– Кому-нибудь башку свернуть пригодится, – сказал Долгоруков, удивлённый столь гневным настроением своего приятеля.

– Только разве это, – Кристоф сплюнул. – Но так-то ты, наверное, забыл, кто у него жена?

– Помню. Сосёт превосходно. Такое не забывается, – цинично улыбнулся Долгоруков.

– А что тебе чуть ногу из-за неё не оттяпали – это так, ничего страшного? – цинизм друга ещё больше злил Ливена, у которого сегодня был довольно тяжелый день, к тому же, с раннего утра разболелись зубы, да ещё надо было тащиться на это празднование, и этот дурак Уваров приставал к нему со своими разговорами на тарабарщине, которую этот наивный командир кавалергардов принимал за французский – попробуй ещё пойми его.

– Я добрый и всепрощающий. А то, что она полька – так это к лучшему. Мама у неё Потоцкая.