– Выяснишь!
Прапорщик закручинился:
– Блин, там же до двадцати пяти, а мне уже двадцать семь… Не юноша, короче!
– А ты паспорт не показывай!
– А вредные привычки я куда дену?
– А у тебя они есть?
– А как же… храплю по ночам… и это…
– Что: «это»? – с любопытством спросил Николай.
Владимир не ответил и покраснел. А тут уже пора было на оперативку идти.
В «гостиной» – так называли комнату для собраний – сотрудники привычно заняли свои места. Последним вошёл Гогорь.
– Товарищи офицеры! – скомандовал Николай, увидевший начальство первым.
Все встали.
– Садитесь, – кивнул седоватой головой Николай Первый.
Ему было за пятьдесят, и он был вынужден пользоваться для чтения очками, что сильно угнетало. Со вздохом примостив оптику на мясистом носу, полковник поверх оправы обозрел ряды подчинённых.
– Не вижу Шагайло.
– Он здесь, Николай Васильевич. В туалете только, – пояснил Николай.
– А, понятно.
В этот момент дверь открылась и в гостиную шагнул Николай Второй:
– Разрешите, товарищ полковник?
– Входи. Почему опаздываешь, а?
– Пробки…
– Пробки?! В туалете?! Оригинально!
Все захихикали.
– Ну… да, – смутился капитан, – Мне приспичило, а там Большой засел… А потом долго ждать пришлось, пока вода в бачок наберётся. Вы же знаете, какой у нас бачок капризный! Не уходить же, не смывши?
– Ладно, прощён. Кто дежурил?
– Я! – встал Николай.
– Докладывайте.
Дежурство было спокойное, выезжать пришлось только три раза: первый раз на драку у ресторана «Азов». Дрались пятеро просто так, кулаками. Всех задержали. Максимум, что им светило – пятнадцать суток, ибо членовредительства не произошло. Второй раз выезжали на стрелявшего из воздушки подростка. Паршивец умудрился с балкона пятого этажа прострелить задние фонари соседского жигулёнка. На вопрос, зачем он это сделал, разгильдяй ответил: «Просто так!»
– Хороший выстрел! – одобрительно осклабился Шагайло, – Какие меры принял?
– Воздушку отобрали, составили протокол. Папаше выписали штраф. Обещал, что ущерб возместит. А парню внушение сделали, и всё. Пятнадцать лет оболтусу, уголовной ответственности не подлежит.
– А третий выезд? – спросил начальник, покручивая в пальцах сигарету, что было верным признаком скорого окончания оперативки.
– А третий… Ложным оказался. Вызывали: убивают человека! Мы приехали, а бабка, оказывается, храп соседа приняла за предсмертные хрипы. Соседа пришлось разбудить. Очень ругался.
Все снова похихикали.
– Ладно, – подвёл итог услышанному полковник, – Теперь по текущим делам. Кто у нас карманными кражами на Арбате занимается?
Николай шёл домой отсыпаться и отдыхать после дежурства. От метро «Арбатская» пешком минут десять. Вот и дом. Старая, ещё дореволюционной постройки четырёхэтажка без лифта. Поднявшись на третий этаж по лестнице, стены которой были «украшены» неприличными надписями и матерными рисунками (ой, наоборот!), Николай отпер дверь и шагнул в прихожую. Из кухни с чайником в руке вышел пожилой сосед Артемий Харитонович, тоже работник Органов. Бывший.
– Доброго утречка! С возвращением!
– И вам не хворать!
Квартира была трёхкомнатная, ведомственная, но в третьей комнате никто не жил уже два года. Жильцы уехали куда-то, но не выписались. И спросить нельзя: мало ли – спецкомандировка?
Войдя в свою комнату, Николай в очередной раз подумал, что ему повезло: комната была большая – 27 квадратов, с альковом и камином. А на полу не абы что, а дубовый паркет! Вселился он сюда после развода. Раздевшись, в одних трусах вышел на кухню. Открыл холодильник: пусто. Только банка «Сайры в масле». Вздохнув, вскрыл десантным трофейным ножом, съел без хлеба. Запил тепловатой водой из крана.