– Спасибо вам. Могу идти?

– Иди, – разрешил начальник.

Андрей резко встал со стула, натянул шапку и в сопровождении надзирателя направился к двери.

Толстячок взял в руки печать, повертел ее в руках и, бросив последний взгляд сомнения на выходящего заключенного, поставил отметку в одном из документов.

Надпись на штампе гласила:

«Детактоскомия. Согласовано. Добровольно».

– Ты рехнулся? – воскликнул Наган, когда Андрей признался, что подписал все бумаги на процедуру детакто. – Ты что наделал, придурок? Ты больной на всю башку? Чем ты думал?

– А что мне оставалось, Наган? – спросил Андрей.

– Терпеть. Жить. Ждать. Червонец быстро пролетит.

Разговор этот происходил в камере Андрея и Нагана вечером того же дня. Андрей сидел на шконке, держа в руках фотографии жены. Рядом на одеяле была рассыпана внушительная стопка писем от нее. Андрей задумчиво рассматривал каждое фото, а перед ним по камере взволнованно ходил взад-вперед Наган, хмурый темноволосый мужчина лет сорока пяти с военной выправкой и мягкой поступью.

– Первые два-три года тяжело, я понимаю, – продолжил он, – но потом свыкаешься. Мне-то уж поверь. Через сто два дня у меня пятнашка. Прикинь, целых пятнадцать лет я тут чалюсь! Лучшие годы коту под хвост. Но теперь дембель почти. Дотерпел, дождался, дожил. Посмотри – живой и здоровый. Ничего со мной не случилось.

– У тебя особая репутация, – ответил Андрей, не поднимая головы. – Если большого косяка нет, тебя даже охрана лишний раз не трогает.

Наган остановился перед Андреем.

– Думаешь, я откинусь и тебе кранты? Ты вроде тоже мужик не фуфло. С характером.

Андрей решил направить беседу в другое русло.

– Наган, ты ведь за дело сидишь? – спросил он.

– За дело, не спорю. И заметь, я ни о чем не сожалею. Даже больше скажу: если бы можно было вернуть время назад, наверное, я бы так же поступил. – Наган погрузился в воспоминания. – Тот выродок реально заслуживал пулю в морду, когда невинных людей на смерть отправил. Хотя хрен с ним, даже думать об этом ублюдке не хочу.

– А я не собираюсь мотать весь срок ни за что, – решительно заявил Андрей. – Я домой хочу, жить в нормальных человеческих условиях. Горячая еда, кофе, выпивка, теплая ванна с пеной, трахаться хотя бы по четвергам. – Андрей, листая фотографии, задержался на одной из них, стал нежно рассматривать и гладить пальцем. – Меня Ленка ждет. Она ведь молодая еще. Ей в этом году всего тридцать стукнуло. А через десять лет… ну, ты сам понимаешь. На, посмотри и скажи, неужели она не стоит того?

Андрей протянул фото Нагану, но тот отмахнулся.

– Сколько раз говорил, я на чужих баб не смотрю. – Он сел на шконку и, казалось, немного успокоился. – Ты должен был сначала все хорошенько обмозговать, хотя бы на денек извилины напрячь, а не с плеча рубить.

– Я десять дней это обмозговывал.

– Десять? – удивился Наган.

Андрей размышлял о детакто с того момента, когда узнал, что все документы на эту процедуру подписал Бродяга. Два дня спустя тот навсегда лишился чувствительности и подвижности рук, затем еще через трое суток был выпущен на свободу. Бродяга радовался как ребенок. Он обматерил всех надзирателей и со свойственным ему оптимизмом умчался в большой мир, где мотался пять дней, пока холод, голод, жажда, грязь, экскременты в штанах, вонь, отчаянье, а также осознание своей ненужности и никчемности не заставили его вернуться к тюремным воротам, чтобы просить о помощи…

– Десять дней! – громко воскликнул Наган, вырвав Андрея из мыслей. – И мне даже ни слова не сказал?

– Ты бы отговаривать стал.

– Конечно, стал бы. Я и сейчас тебя отговариваю. Сам посуди. За все время, сколько существует эта процедура… сколько?… семь лет уже вроде… только три человека пошли на нее. Три дурня за семь лет, прикинь! Ты четвертый.