– Ждала? – тихо спросила она.

– Конечно. Ты ведь всегда обещала вернуться, а я знала, что когда-нибудь ты сдержишь своё слово, – бабушка смотрела на неё с таким спокойствием, что у Хлои защемило сердце.

– Я так скучала по тебе, – выдохнула она.

– А я по тебе, моя девочка. Но ты ведь знаешь, что я всегда рядом, – бабушка накрыла её руку своей, и её прикосновение было таким тёплым и настоящим, что у Хлои навернулись слёзы.

– Но ведь это невозможно… – начала было она, но бабушка перебила её:

– Мы ведь с тобой здесь. Это ли не самое главное?

Хлоя кивнула, боясь нарушить этот момент. Бабушка тихо посмотрела на неё, словно изучая её лицо, а затем мягко сказала:

– Пойдём, Хлоенька. Я тебе столько всего хочу показать.

Хлоя замерла. Эти слова пронзили её, как тихий набат. Она почувствовала, как сжимается горло.

– Я… не могу, бабушка. Ты ведь… – она замолчала, не решаясь договорить.

– А ты думаешь, что для этого есть какие-то правила? – бабушка улыбнулась, и в её взгляде было что-то совсем не земное, почти эфемерное. – Иногда всё гораздо проще.

Она протянула руку.

– Пойдём, милая. Ты так устала.

Хлоя едва заметно покачала головой, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть.

– Нет, бабушка, я не могу. Я… ещё здесь.

Бабушка кивнула, её взгляд стал чуть серьёзнее, но не менее тёплым.

– Да, здесь. Но ненадолго, милая. Очень ненадолго, – сказала она мягко, а затем добавила, сжимая руку Хлои: – Ты уже стоишь на пороге, просто пока ещё не видишь двери.

Хлоя застыла, ошеломлённая этими словами. В горле стоял ком, но бабушка улыбнулась, как всегда, по-доброму, словно успокаивая её.

– Не бойся, девочка моя. Мы все проходим через это. И ты не одна, – её голос звучал всё тише.

Хлоя хотела что-то сказать, но бабушка уже поднималась, её силуэт начинал таять в мягком свете, заполнявшем комнату.

– Бабушка! – крикнула Хлоя, но её голос прозвучал слишком поздно.

В следующий миг она осталась одна, освещённая одиноким прожектором, как актёр на сцене после финального аккорда. Кухня исчезла, дом растворился в безмолвии, и только её дыхание, тихое и прерывистое, нарушало эту всеобъемлющую пустоту.

Хлоя сидела за кухонным столом, уставившись на пустую чашку перед собой. Комната снова обрела прежний вид, но казалась какой-то блеклой, лишённой того тепла, которое принесла с собой бабушка. За окном пели птицы, и свет, пробивающийся сквозь занавески, напоминал о том, что утро всё ещё здесь.

Её мысли путались, то возвращаясь к бабушкиной улыбке, то блуждая среди недосказанных слов. Казалось, что мир вокруг неё остался прежним, но внутри всё перевернулось. Слова бабушки – «ты уже стоишь на пороге» – звенели в её голове, как тихий отголосок колокола, который невозможно заглушить.

«Что она имела в виду? На пороге чего?». Хлоя чувствовала лёгкий трепет и одновременно странное спокойствие. Она не могла назвать этот момент страшным или тяжёлым. Скорее, он был таким же, как весь этот дом – тихим, но наполненным смыслом.

Она поднялась со стула, чувствуя, как ноги подгибаются. Её взгляд скользнул по стенам, которые когда-то слышали их разговоры, видели её детские слёзы, были свидетелями множества обыденных моментов, превратившихся теперь в воспоминания.

«Дом – это не просто стены и мебель. Это люди, которые когда-то наполняли его смехом, теплом, жизнью», – подумала она.

Но бабушки больше не было, и Хлоя впервые осознала, как сильно она пустила корни в прошлом, боясь признаться себе, что дальше идти нужно одной.

Она подошла к окну, глядя на сад, где когда-то бабушка выращивала свои любимые розы. Теперь кусты обветшали, но всё равно гордо стояли, цепляясь за землю. Хлоя улыбнулась, но в улыбке её была тоска.