Картезианство обнаруживает совершенно поразительное, – мы могли бы даже сказать навязчивое, – всеприсутствие тела. Но при этом, раз за разом, у нас возникает ощущение какой-то нехватки; ощущение, что тело где-то не здесь, что нас обвели вокруг пальца, оставив ни с чем. Тело ускользает от нас при каждом приближении, при каждом рыхлом шаге. Здесь мало двигаться украдкой, скрывать ритмичный шум биения клавиш (а вслед им – сердца). С каждым шагом/словом мы оказываемся все дальше, уже едва различая в смятой линии горизонта мысли контуры прежней земли. Приближение удаляет. Быть может, Нанси прав: необходимо «писать не о теле, но само тело. Не телесность, но тело. Не знаки, не образы, не шифры тела, но опять-таки тело. …Действительно, приходит время писать и мыслить тело в той бесконечной отдаленности, которая и делает его нашим, которая приводит его к нам из области более далекой, чем область наших мыслей»65.
Не только писать тело, но также и писать на теле, отдавая его во власть все новых шрифтов и линий. Демография на службе у дермографии, поставляя все новый и новый материал, сотни метров кожи всех цветов и фактур, нескончаемая вереница кожных отрезков на любой вкус. «Четыре врача, среди них профессор Фрейд, наблюдали его [дермографизм] со всей точностью. Последний описал его в своем заключении следующим образом: «Если провести пальцем или тупым инструментом по коже на груди и спине, то сначала из-за контракции сосудов образуются бледные участки, которые затем скоро интенсивно краснеют и на несколько минут остаются сильно гиперемичными. Таким образом, на коже можно «писать» пальцем или деревянным стилусом»66. Мы только и делаем, что пишем на коже, оставляем там множество меток: от случайно царапины до раны, покрытой рубцом, от укуса страсти до отметины боли. Мы отмечаем приход лета, отдавая кожу солнцу, и вместе с ним меняем цвет на коричнево-желтый. Мы множим подписи времени, собирая складки на коже, превращая кожу в иссохший пергамент. Мы пишем на коже, не отдавая в том себе отчета; мы составляем реестры, все более полные списки, проводим череду линий от ладони к запястью и далее, обернув всю руку, выводим к сердцу – оставляем линию жизни там, где ей с большой вероятностью предстоит встретить смерть. Этот путь прочерчен нами; и нечего гадать на ладони, когда открыто сердце. Сердце – вот, что дает краски, и это прекрасно видел Декарт. Он пишет об этом в работе «Страсти души»: «Совершенно ясно, что цвет лица связан только с движением крови, которая, протекая непрерывно из сердца через артерии во все вены и из всех вен в сердце, окрашивает лицо в большей или меньшей степени в зависимости от того, как она наполняет маленькие вены, находящиеся в коже»67. Краска, заливающая лицо от стыда, или, придающая ему румянец весны, – все цвета прямо из сердца. От белоснежной бледности до пурпура огня.
Конечно же, нам стоило начать именно с этого; то есть, коль скоро мы действительно решили изучить «машину нашего тела», необходимо начинать с сердца: «Чтобы дать сначала общее представление обо всем механизме, который я буду описывать, я прежде всего скажу о том, что как бы главной пружиной и основанием всех его движений является теплота, имеющаяся в сердце, что вены – это трубки, проводящие кровь из всех частей тела к сердцу, чтобы поддерживать его теплоту»