Я вскочила, и поезд резко затормозил посреди перегона. Пассажиры сидели неподвижно, вывернув головы к нам. Что-то привлекло меня в соседнем вагоне, который был первым. Я подошла к стеклянной двери, разделяющей вагоны, и увидела, что за другой дверью стоит девушка и смотрит на меня. У неё было своё лицо, не вращалось, не сменялось тысячами чужих лиц. Мы пристально смотрели друг на друга, я дёрнула ручку, дверь оказалась закрытой. Это успокоило меня, а девушка напротив расхохоталась злобно, я видела её злорадство, удовольствие. Она ликовала, наверное, это верное слово, хлопала в ладоши, пока не показала на себя указательными пальцами, вплотную приблизившись к стеклу.

– Разве ты не узнаёшь её? – спросил меня Нурлан.

– Нет, – я обернулась к папе, он вздохнул и помотал головой. – Папа, что происходит?

– Это же ты, – ответил Нурлан, присмотрись получше.

– Нет, это же не я, правда? Папа, ну правда же? – воскликнула я так громко, что все пассажиры вскочили с мест, и я наконец-то увидела, что это были мои клоны, разные, непохожие, но одинаковые, по сути, нечёткие копии меня.

– Это ты, здесь, везде только ты, – ответил папа и показал пальцем на девушку в другом вагоне.

Я обернулась и отшатнулась от двери. На меня смотрела моя тень, голова её была повреждена, видимо, от удара кувалды. Искажённое гневом и болью лицо, левый глаз пропал под натиском смещённых костей, в голове была вмятина, как на чайнике, по которому я в детстве ударяла молотком ради смеха, а папа потом выправлял. Тень хохотала и показывала назад. Я отвела взгляд, вновь посмотрела, увидела её перед собой. Нас разделяла дверь и толстое стекло. Тень провела длинным острым ногтем по стеклу, и оно треснуло, но не рассыпалось. Тень вздохнула и вновь показала мне назад рукой, довольно улыбаясь.

Я поняла, что она показывает на конец вагона, что-то там происходило, что-то страшное, раз ей это так нравилось. Мы медленно шли по вагону, я сжимала в руках кувалду, папа топор, а Нурлан поигрывал нунчаками, готовый в одну секунду ударить первого, кто встанет с места или приблизится ко мне. Клоны резко встали, но не сделали ни одного движения к нам, выворачивая шеи, чтобы следить. Мельтешение лиц закончилось, и на нас смотрели грубые заготовки, как делают кукол из деревянных чурок, ударом топора намечая будущее лицо.

В дальнем вагоне творилось что-то непонятное, поезд изредка дёргался назад и успокаивался. Я долго всматривалась, не решаясь открыть дверь. Чем больше я смотрела, тем меньше видела, вагоны не то таяли, не то исчезали в бесконечном чёрном ничто.

– Разве ты не видишь, что это? – спросил меня папа. – Посмотри лучше.

– Да что это за место?! – в слезах воскликнула я, ища поддержки в глазах папы, но он молчал, и глаза его молчали. Слёзы прояснили мне зрение, вымыли песок усталости, и я закричала от ужаса.

Огромная, бездонная чёрная пасть, из которой вырывался истошный крик тысяч глоток, пожирала поезд. Оно догнало нас, а, может, давно следовало за нами. Я видела, как это чудовище пожирает вагон, пассажиров, а они покорно сидят, ждут своей участи, некоторые сами входят в эту пасть, сами бросаясь под жернова кривых мощных зубов. Я видела, как чудище их пережёвывает, ломает кости, дробит, разрывая на части, отрыгивая назад и подбирая длинным языком в колючках и бородавках, как лакомый кусочек.

Меня вырвало, стало так тяжело, что я упала на колени, чудом не упав в свою блевотину. Папа подхватил меня и поставил на ноги, сильно тряся за плечи.

– Что… что нам делать?! – ревела я в голос, а чудище стало двигаться быстрее, словно подпитываясь от моего страха, так оно и было.