Санко его на раз, как поросенка, завалил.

…Свадьба распалась. Завязалась драка. Кто за Санка, кто против его… Зеваки меж собой схватились. И пошло, и пошло, как пожар полыхать. Кто с кем бился, за какую правду, не знают. Эта драка на соседние деревни перекинулась. И там пошло противоборство.

Кто победней – на колхозы смотрел с надеждой – одну сторону взял, кто побогаче – другую.

Надо сказать, что напарник Санка по строительству мостов, Василий Егорович Долгоусов, в драке не участвовал, отошел в сторонку и глядел только, как народ друг другу носы квасит. Но куда от судьбы? Оказался едва ли не главным ответчиком, когда началось судебное разбирательство.

…Вот через неделю едут уполномоченные представители для разбирательства. Три человека. Собрали сельский сход.

Братья Харины – активисты стараются вовсю. Посадили на скамейку Санку Ястребова.

– Он против колхозов агитировал! – Ванька Харин поднялся. – Даю показания… Он и Колесёнка, бедняка, убил по классовым соображениям. Да он не один тут воду мутил. У них тут целая банда кулацкая.

– Назовите поименно, – из президиума просят.

– А вот Василий Егорович Долгоусов.

Василий Егорович сидел как раз в первом ряду. Его также кормило ремесло мостостроителя и в колхоз не собирался.

– Долгоусов тоже от колхозной жизни уклоняется.

И еще какого-то мужика приплели.

– Агитация против колхозов – преступление. Только враги народа могут против коллективизации выступать, – сказали из президиума.

И пошло-поехало. Про Колесёнка забыли уже. Кто-то обиженный в драке из зала кричит:

– Расстрелять их!

Еще синяки да ссадины от минувшей драки не сошли, отмщения требуют.

И постановили: к расстрелу всех троих. И Санка, который свадьбу справлял, Колесёнка убил и драку учинил. И Василия Егоровича ни за что ни про что, и третьего мужика, смутьяна якобы.

В зале аплодисменты. Уж кто там аплодировал, кто голосовал – неизвестно. И голосовал ли кто…

И вот кричат из зала:

– Правильно. По душе! Так и надо.

Осужденных – под конвой и повели на выход из деревни.

Полдеревни провожать пошли. И Платонида с ребятишками Саньковыми. То ли жена, то ли невеста, то ли и вовсе батрачка… Не верилось, что вот так возьмут и расстреляют.

Вот сели на околице и конвоиры, и приговоренные, закурили… Чего делать, никто не знает, И в самом деле не расстреливать же теперь их. Поорали на суде и хватит…

И тут нашелся один поумней среди уполномоченных:

– Расходитесь, товарищи. Надо их в уезд вести и судить по закону. У нас сейчас – мирное время. Военно-полевых судов нет.

Тут все, кто провожал и горевал и кто жаждал расстрела – обрадовались. Жалко мужиков-то, хоть и кричали некоторые: «К расстрелу!»

И повели их в уезд на суд. А до города сорок километров.

Никто не дал подводы везти осужденных. Скоро конвоиры устали, осужденным винтовки передали, чтобы те дальше сами несли свое расстрельное оружие.

К утру пришли в уезд. Вот суд начался.

– В чем вина этих людей? – спрашивает судья.

– Агитировали против колхоза. Сход решил требовать расстрела.

А про убитого Колесёнка и забыли все.

– Агитация против колхозов – серьезное преступление, – сказал судья. – Только какие они агитаторы. Они и расписаться не умеют. Дадим им по пять лет каждому и довольно…

…В тридцать втором уже Василий Егорович вернулся в деревню с лесоповалов. Колхозы уже были созданы. А он остался помимо колхоза, не вступал. Да не особо и звали.

Санко Ястребова с лесоповала перегнали в Сибирь за дерзость. Ни письма, ни вестиночки. И только в сорок втором кто-то из фронтовиков принес в деревню весть: погиб Санко в Синявинских болотах, защищая родину от врага.