В моей жизни было пять женских дружб. Две – со старшими женщинами – с моей учительницей Дианой Гурьевной и ее подругой Раисой Федоровной, две со сверстницами – Светой Ивановой и Галей Приклонской, а пятая – на излете взрослого времени – с Майей Нестеровной, когда пошла неразбериха на железной дороге и нас, станционных рабочих, от этой самой дороги и отделили. Вручили нам новое начальство и насовали чужого народу из разных мест.

Майя Нестеровна была из Чебоксар. Из-за проблем с мужем и сыном – его взяли на чеченскую войну – она приехала из развалившегося колхоза на зиму работать в Москву. А так как летом положен один станционный рабочий, а зимой – два, то можно было начать зиму вдвоем, а к лету, по усмотрению начальства, оказаться передвинутым на другую станцию, что было очень болезненно. Многие пытались выслуживаться, чтобы самим остаться на лето, а она этого никогда не делала. Вела себя очень порядочно, а в последние два года не только летом уходила со станции, но и зимой таскала за меня мешки с песком.

Бригада сразу заметила это и посмеивалась, но она всегда пресекала всякие двусмысленности. Наверно, тогда я впервые почувствовал, что такое милостыня. Но осмыслить это не мог. Это же первый раз в жизни, когда за тебя женщина таскает мешки и тебе приходится смиряться. А под конец она уговорила бригадира оставить меня на станции, а сама ушла на Беговую.

Но я уже и летом не смог работать. К обеду начинала плыть картинка в глазах, как будто ты в детстве с аквалангом купаешься, и я сказал бригадиру, что ухожу. А ей повторил свое пожелание: «Если вы на протяжении уже нескольких лет ухаживаете за лежачим и таким образом снимаете комнату у него в доме, то вот мое пожелание – соглашайтесь на брак с ним, что он уже и предлагал. Поселок Немчиновка в спешном порядке будут ломать и его из частного сектора переселят в многоэтажку, где всё будет по метрам, а не по домам. И на эти метры уж претендует его друг-буддист. Но он не сидит с ним, а вы сидите. У вас сын пришел с чеченской войны, и девушка из вашего села дождалась его. И надо вам не только успеть прописаться, но и сына с невесткой сюда прописать. Колхоз ваш развалился, корова ваша под честное слово сестре передана. Ну и оставьте ее там. Здесь, в московской квартире, вы должны вынянчить своего внука».

А я собрался ехать в деревню и жить там на старости лет. Правда, еще раз искусился, подумав: пять женских дружб в жизни – это хорошо. А вот мужских дружб – два раза по половинке? Обидно как-то. Может быть, мне пойти по городу, пока я не уехал, и постараться поговорить, если встречу кого, с одноклассниками? Не то чтобы в чем-то расписаться самому себе, а удостовериться: связывает ли нас что? И еще: есть ли у города до нас, пенсионеров, какая-то нужда? Может ли кто оправдать свое пенсионное присутствие в городе?

Оказалось, что могут – двое. Зубов и Батурин. Зубова выбрали шабашники своим бригадиром после долгих лет чересполосицы в бригаде. Он и начинал как бригадир. А потом чем-то не занравился, потому что не пил – он сердечник, ему нельзя, а требовал элементарных правил для шабашников. Его НИИ на станции Трикотажной по Рижской дороге аннулировали. Но он дождался своего часа. Он верил, что шабашники тоже люди, и вдумчивый бригадир им понадобится. Рано или поздно. И они его позвали.

А Батурин поступил иначе: пока он был инспектором по охране технических ГОСТов в ущельях, где добывают полезные ископаемые на Кавказе, его несколько раз пытались подставить взяткой. Он не поддался, его и выгнали. Но он успел купить своим четверым внукам на заработанное целый этаж в новом доме. И вот он как дед руководит их семьями, их работой. Платит за квартиры, конечно, он. То есть хозяйство в его руках, не доверяет он внукам. Легкомысленные, говорит.