А потом уже в новом дому родилась я. А растила меня мама вместе с моим племянником, Вовкой.

Я вам расскажу, откуда взялся этот погодок Вовка. Дело в том, что мой папенька женился на моей маменьке до войны. И успел еще родить дочку Тоню, а потом ушел в армию и, не демобилизуясь из нее, пошел прямо на фронт. И отвоевал, как все, четыре года и вернулся-таки в свою деревню. Увидев, что дома на том месте, где он стоял, нет – в него попала бомба – поднял его из пепелища, обустроил и только потом, в 1953 году, родил третьего ребенка, то есть меня. А у первой его дочери, Тони, в это же время родился сын Вовка. И для моей матери это означало одновременное воспитание дочери и внука. Его мать Тоня приезжала из города изредка. Так у меня было одно детство на двоих с собственным племянником.

Очень мы любили с Вовкой слушать сказку о Сиротке. Бежим к матери в огород и просим ее рассказать сказку о Сиротке, обязательно сегодня, обязательно вечером. Она отказывается, объясняет нам взрослые вещи, которых мы не понимаем, что она, Полюха, ходит в колхоз работать бесплатно, то есть за палочки и, если правильно намекнул председатель, чтобы не посадили в тюрьму за саботаж советской власти и не отправили в Сибирь. Потому что крестьянин – социальный изгой. Его надо не только раздавить за мелкобуржуазность, но и заставить работать на пролетариат города дважды, трижды и четырежды. Поэтому, когда Полюха приходит с работы, одно-единственное ее желание – поскорее оказаться в своем огороде, чтобы после рабочего дня в колхозе, где ничего толком не заплатят, вырастить хоть что-то, чтобы семья не умерла с голода.

– Мама! Ну, расскажи нам!

– Зачем вам? Вы все равно плачете! Это сказка страшная.

– Нет, мы хотим только ее, расскажи!

И вот она начинает:

– Жила одна девочка, у которой была то ли не любившая ее мать, то ли мачеха, которая за какую-то провинность свела ее в глухой лес и там оставила.

При этих словах я цепляюсь молча за Вовку и сильно напрягаюсь.

Мать выдерживает паузу.

– Мам, дальше!

– И вот, когда не любившая ее мать уходит, наступает ночь и большие сильные звери с недружелюбием окружают Сиротку.

Тут мы как по команде начинаем с Вовкой реветь.

– Ну вот. Я говорила, что не нужна такая сказка, – укоризненно замечает она.

– Нет-нет, доскажи! Мы хотим знать, что будет дальше с Сироткой? – в один голос кричим мы.

Мама нас катала вокруг всей деревни в колясочке, а мы сидели спина к спине и смотрели один в одну сторону, другой в другую. Мы бегали вместе за смешливым поросенком, который прятался от нас в избе, и это я запомнила как счастливейшее детство на свете.

А в восьмом классе повадились мы девчонками бегать в соседнее село на танцы. А это через поле, по снегу. А тогда ведь все упрашивали родителей купить нейлоновые чулочки. Но это – кто знает – не для снега. Идешь по пояс в снегу, а потом у тебя ноги отваливаются. А как без таких чулочков? Ты – не модная, если ты в бумажных, старушечьих. Тебя никто не пригласит на танец. Вот и терпели.

У нас церковь большая. На все пять деревень округи. Но не работала. Так, зернохранилище было. А в соседнем селе такое же большое помещение для Дома культуры на пять деревень. Народу молодого набивалось много. Был выбор и кое-кто на примете. Так что морозили ноги с мечтой познакомиться.

Там, в ДК, я познакомилась с одним парнем, Владиславом, который сказал мне:

– Давай. А потом всё тебе будет.

А я сказала:

– Нет. Сначала ты поступи, как хотел, в милицейскую школу, а я подумаю, куда мне пойти работать. Не могу же я в деревне после восьми классов прозябать. Ведь после получения аттестата будет единственный социальный коридор – удрать в город. Понимаешь?