В этой книге я буду говорить только о первом типе травмы, так как в моей семье есть реальные примеры этого типа травмы. Я имею и опыт ее проживания, и знания о ней, полученные из книг.

Опять же, на мой взгляд (по крайней мере, я не встречала такое видение в книгах), первый тип травмы можно разделить на три вида: нарциссическая травма, перинатальная травма и трансгенерационная травма. Все три вида травмы встречаются до семи лет. О нарциссической травме есть довольно много информации, в то время как о перинатальной почти ничего. О трансгенерационной травме стали говорить только последние двадцать лет. Поэтому мой опыт, возможно, внесет толику пользы в рассмотрение этого вопроса.

Итак, я начну с нарциссической травмы, которую я получила в шесть лет. Подытоживая то, о чем я говорила в первой главе, можно сказать, что до шести лет я жила условно нормальной жизнью. Моя мать, хотя и была не очень хорошей матерью, все-таки худо-бедно заботилась обо мне. Однако ее постоянные упреки в мой адрес подтачивали мою самооценку и заставляли подавлять агрессию. Все, что я помню из раннего детства, это то, что я была очень любознательной, открытой и доброй девочкой. У меня была превосходная память и артистические способности. Уже с трех лет я любила, встав на стульчик, декламировать стишки Чуковского, чем умиляла публику – всех, кроме моей матери. Ее почему-то «выбешивали» эти выступления, и она срывала злость на мне, наказывая за невинные проступки.

Об истории, которая произошла в три-четыре года в деревне, я писала в первой главе. Там я проявила не только эмпатию, но и ясновидение. Я «ясно увидела», что девушка Нина обделена вниманием и ей очень больно от этого. Эту боль я остро почувствовала и бросилась ее спасать. Это говорит о том, что от природы я была очень чуткой девочкой с открытым сердцем и чистой душой. И вот эта «чистота-то» меня и сгубила.

Замечали ли вы, как часто на только что побеленной стене дома вдруг кто-то черной краской пишет ругательство? Как будто эта чистота кому-то покоя не дает, и он старается ее замарать. То же произошло и со мной. Мою «белую стену» испачкала черной краской травма.

Это была весна, апрель месяц. Моя мать сидела дома с моей годовалой сестрой. Отца дома не было, наверное, был на работе. Я не помню, что явилось триггером. Но как-то интуитивно (и в моих снах это было), мне кажется, что мать откровенно чем-то поделилась со мной. Возможно, какой-то своей болью. Она как-то очень близко и доверительно ко мне отнеслась. Поскольку по природе она была холодной и неприступной, то такое поведение меня, ошарашило и обрадовало: ко мне отнеслись как к человеку! Да еще и вызывающему доверие! Я ей тоже открыто, с любовью сказала: «Ты очень хорошая! Я люблю тебя!» И всё! Мать переклинило, и она мне сказанула какую-то гадость, от которой у меня резко заболел живот. У меня, по-видимому, не хватило слов и логики понять: за что? Я к ней с любовью, а в ответ – грязь.

Такое отношение у взрослого человека рождает злость и желание прояснить, в чем дело. У шестилетнего ребенка не хватило опыта (его кора еще не созрела для этого), чтобы по-взрослому задать вопрос: «Что происходит?» Ребенок впал в ступор и вместо злости у него схватило живот. Как педиатр, я знаю, что боли в животе у детей – это чисто эмоциональная реакция на внешний наезд. Но моя мать не была педиатром. Она и врачом-то по-настоящему не была. В мединституте она училась санитарному делу, а оперировать ее научили за месяц в Чите. Мой крик от боли в животе вызвал у нее панику. Она пыталась дать мне таблетку, ждала, что все пройдет. Но за час боль не прошла, и мать вызывает неотложку. Но везет меня не в детскую больницу, как надо было, а к себе в гинекологию во взрослую больницу, где она на тот момент работала.