Он увидел на глазах ее слезы и смягчился.

– Как вы добры! – горячо воскликнул он.

Она покачала головой.

– О нет, до сих пор я жила суетной, светской жизнью, но я хотела бы быть доброй. Если вы доверчиво отнесетесь ко мне, это будет мне лучшей помощью. Скажите, я знаю эту девушку?

Голос ее звучал мягко, но он испуганно отшатнулся.

– О ком вы говорите?

– О девушке, которую вы любите.

Он взглянул на нее удивленно, почти гневно, но она, зайдя так далеко, решила уже не отступать.

– Вы любите, иначе ваше горе не было бы так сильно, так безмерно. Не любопытство заставляет меня спрашивать вас об этом, а желание дать вам высказаться и тем облегчить сердце, снять с него невыносимую тяжесть. Если у вас есть кто-нибудь другой, перед кем вам легче высказаться, тогда… – Ее страдальческая улыбка заставила сжаться его сердце.

Большими шагами ходил он взад и вперед по комнате и наконец остановился перед ней.

– Я люблю всем сердцем одну молодую девушку, – сказал он, по-видимому, спокойно. – Я любил ее еще до моего путешествия в Европу.

Она поняла, что он хотел этим сказать, и густая краска залила ее щеки и лоб. Тогда они еще не были знакомы.

– Вы никогда не говорили об этом, – прошептала она.

– Нет, о мечте не говорят.

– Так это была только мечта?

– Мечта могла бы сделаться действительностью, если бы не стояло на пути вот это.

Он указал на письмо своего отца.

– Расскажите мне все…

Он подвел ее к дивану, но сам не сел. Возможно ли? Он будет говорить о ней и с этой женщиной? Он не понимал себя и вместе с тем, глядя в серьезные, внушающие доверие глаза молодой вдовы, находил вполне естественным то, что он исполняет ее просьбу.

– Я встретился с нею год назад за городом. Вы ее не знаете, ее не зовут Натали Уэлвертон.

– Она молода и хороша?

– Еще очень молода. Белокурая, нежная, как снежинка…

– Только не такая холодная, – отозвалась Флора, бросив взгляд на красивого темноволосого молодого человека, так мало ценившего ее красоту.

– Она влекла меня к себе своей женственной прелестью, но совершенно бессознательно, – продолжал Стенхоп после некоторой паузы, – потому что она еще дитя. И все же с первого взгляда она покорила мое сердце.

– Счастливое дитя, – вздохнула про себя Флора.

– Это было во время моего пребывания в Байридже, где я посвятил в тишине несколько недель научным занятиям. Я увидел ее на тропинке под большим деревом, на руке у нее была ручная птичка, черные перья которой представляли удивительный контраст с ее светлой фигурой в простом белом платье. Вскоре я ничего больше не видел, кроме ее милого лица с трогательным выражением, неизгладимо запечатлевшимся в моей памяти. Она была бы путеводной звездой моей жизни, я предложил бы ей руку и сердце, но…

Стенхоп говорил с возрастающим волнением и вдруг остановился.

– Что помешало вам?

– Ее юность. Ей было едва семнадцать лет. Как мог я воспользоваться ее неопытностью?

Флора посмотрела на него изумленно. Разве он не был сыном видного государственного деятеля, разве не мог он положить к ногам любимой девушки все блага мира? Разве не знал он своих личных достоинств? Если бы она была даже дочерью лучшего и богатейшего из граждан – его предложение могло бы сделать ей только честь.

– Для тех, кого мы любим, мы хотим не чести, а счастья, – серьезно возразил Стенхоп.

Какая страстная нежность была в его тоне, в выражении его лица. Ни одна девушка, которую бы он полюбил, не могла остаться к нему равнодушной.

– Она живет все еще там же – есть у нее отец, мать?

– Я не знаю, но скоро должен узнать это. Ее воспитательница, в пансионе которой она была, обещала указать мне ее адрес, когда ей исполнится восемнадцать лет. Это будет в ноябре, я знаю даже число, но теперь я не смею приближаться к ней. Все надежды для меня погибли, но мечта о ней вечно будет жить в моем сердце.